Берег тысячи зеркал (СИ)

Алексей тоже здесь. Как только я прохожу вдоль лужайки, он замечает меня сразу. Поворачивает коляску прямо, цепко наблюдая за тем, как я подхожу. Сеньор Альберто в этот момент светится, не хуже, чем вывеска на его магазине. Мужчина не теряет надежды, что я перееду жить в Тоскану к Леше.

Этого не будет никогда.

Сколько бы не задумывалась о поступке отца, ничего не способно его оправдать. Даже то, что Алексей пройдя новую реабилитацию частично вернул чувствительность правой стороны тела, избавился от аппаратов вентиляции, и смог, наконец, полноценно говорить, не изменит прошлого. Этому предшествовали долгие месяцы работы. Но результат того стоил. Только жаль, что наказания для Евгения Владимировича так и не последовало. Конечно же, я не оставила лечащего врача Алексея без должного внимания правоохранительных органов. Но он все списал на то, что в таком состоянии сложно делать прогнозы, лечение слишком трудное и он, вообще, безгрешный, и не взявший у моего отца ни копейки, праведник.

Реальность оказалась суровее. Он, конечно, вышел сухим из воды, и продолжает работать.

Как и мой отец.

О том, что совершил папа, я стараюсь не думать. Слишком трудно признавать, что родители, которые всю жизнь казались элитой и примером для подражания, способны на подобное. Всего раз, после моего возвращения из Сеула, я встретилась с отцом. Это случилось, когда я достигла первых успехов, работая с Вадимом Геннадьевичем над проектом Когтя. Я действительно взялась за работу серьезно, ушла в нее с головой, написала несколько научных статей, и смогла защититься.

Во время вручения научной степени, среди толпы выпускников аспирантуры, я заметила отца. Он стоял вдалеке, почти у выхода из зала, и смотрел. Я видела, что его глаза заволокло пеленой слез, чувствовала, как невозможно больно сжимается сердце, но не изменила решения. Возможно, мне удастся простить его. Со временем. Хотя бы понять, почему какой-то клочок суши посреди океана стал важнее горя дочери, жизней людей, и мечты его лучшего друга.

Папа действительно не мог взять в толк, как я сумела, как нашла в себе силы так поступить. Когда подошла к нему, он не сказал ни слова. Только оказавшись наедине, стал уверять, как горд мной. Говорил, что хотел мне только успеха и добра, но не знал, как подтолкнуть к этому.

Подтолкнуть в его понимании — скрыть реальное состояние мужа, и подать на развод вместо меня. Еще и свекровь настроив против собственной дочери.

Слушая его, смотрела в глаза родного человека, и пыталась найти в них ответы на все вопросы. Не нашла. Так горела обида, а отец обвинял Сана в том, что он вскружил голову глупой дурочке намеренно. Его даже не тронули слова о том, что Сан едва не погиб из-за действий Платини. Отцу казалось вообще наплевать на "какого-то там корейца".

Жаль, он не понимал, насколько уже тогда я любила "какого-то там корейца". Ведь именно появление в моей жизни Сана, позволило выбраться наружу из такого болота, где я бы утонула навсегда, и никто бы не заметил.

— Итак, ты уезжаешь на Коготь, — голос Лешки звучит все еще глухо, но это лучше, чем едва шелестящий свист.

Мы расположились на открытой площадке, с которой открывается вид на тосканские поля на холмах. Алексей любит это место. О нем он снял первый видео материал и поделился своей историей. Сказал, что так ему легче, и что он нашел в сети множество таких же людей, как он — с особенными проблемами.

— Да, — киваю, устраиваясь удобнее в плетеном кресле. — Вылет через полторы недели. Потому я приехала к тебе. Чтобы…

— Попрощаться, — он медленно и аккуратно поворачивает голову, стараясь не отрывать шею от специальной спинки кресла.

— Нет. Я ведь вернусь, — улыбка появляется на лице намеренно, и Леша это замечает сразу.

— Ты летишь к нему, Вера, — услышав сказанное, замираю, так и не сделав глоток вина. Даже себе я боялась признаться, а он так просто сказал в лицо. — Все, что ты делала два года, ты делала для него.

— Я до сих пор жалею, что рассказала тебе о нем, — шепчу.

У меня не было выхода. Правда должна быть правдой, а не половиной лжи.

— Тебе нечего стыдиться, — он отвечает прямо, смотрит перед собой, и делает это с легкостью. Видимо, наступило время и для нашего разговора. — Когда я пришел в себя после крушения, первое, что увидел — твои глаза полные отчаяния. Я подумал, что попал в ад, Вера. Несколько месяцев считал так, пока не осознал себя. Пока не понял, что стал живым трупом. Но потом, когда ты приехала обратно из Парижа… Я увидел в твоих глазах свою Веру. Она вернулась, стала почти такой же, как раньше. Это не моя заслуга. Его.

Я зажмуриваюсь снова. Не радует ни запах свежего воздуха, ни вкус вина. Время не лечит. Не такую боль, которую мы пережили с ним совместно.

— Ты и сам знаешь, что я не должна была уезжать в Париж. Если бы не это, возможно, я бы распознала обман раньше, — голос дрожит, а уверенность испаряется.

Так происходит всегда, когда я вспоминаю прошлое. В такие моменты, оно — такой же калека, как мой бывший муж.