Берег тысячи зеркал (СИ)

А было ли это "мы" уже тогда, еще год назад? Боюсь нет, если, не успев повернуться, чтобы уйти, чтобы сбежать от боли, я вижу другого мужчину? Замечаю его сразу, даже в почти полной темноте. Лицо Сана исказил страх, в невозможно черных глазах блестит ужас и немой вопрос. Он срывается едва не на бег, а преодолев ничтожных несколько шагов, хватает за плечи и сильно сжимает. Молча. смотрит в глаза. Дрожит, будто ищет причины, почему я здесь.

Как же он дрожит, и как смотрит. На меня никто так не смотрел никогда. Так цепко, словно готов растерзать за что-то. Странность в том, что мне не страшно. Я не боюсь его гнева, не боюсь того, как он остро осматривает хмурым взглядом, а руками сдавливает плечи до боли. Его губы сжаты в тонкую линию, лицо бледное, покрылось дождевыми каплями, сосредоточенное и хмурое. Оно выглядит, как точеный лик. Сан дышит слишком глубоко. Его грудь резко вздымается и опускается, а дыхание бьет холодным потоком.

Нужно остановиться прямо сейчас. Нужно уйти, не подтверждать слова свекрови. Но так болит… Боль не позволяет сдвинуться с места. Она толкает менять все, заполнить пустоту смыслом, уничтожить вакуум воздухом. Возможно, я поступаю так назло всем. Возможно, совершив это, нагло использую Сана, но не могу остановиться. Обида давит, я чувствую себя ничтожной, растоптанной и никому не нужной.

Вот так, банально и просто, я осознаю страшную истину — нас с Алексеем больше нет. Смотрю на Сана, а в груди щемит от предвкушения. Сердце сладко ноет, во рту играет вкус этого мужчины, меняя все. Я помню его ярче, чем поцелуи Леши. Тогда, что же это за любовь такая, если смотрю на одного, и с ума схожу от желания, но про другого и не вспоминаю? Права мать Леши… Я передала его. Был ли у меня другой выбор? Боюсь, нет. Я всего лишь женщина, в конце концов, — всего лишь человек. Я хочу жить. Имею ли я право на счастье теперь, когда у меня отобрали даже его тень?

Не знаю… Но собираюсь узнать прямо сейчас. Собираюсь поступить, как проклятая эгоистка, потому что хочу жить. Господи, как же я хочу жить опять. Чувствовать, любить, тонуть в страсти, получать удовольствие от каждой минуты. Хочу… Но могу ли? Можно ли стать такой жадной, неблагодарной, но настоящей всего на одну ночь?

Горячая слеза бежит по лицу, обжигая кожу. Сан пристально следит за ней, а заглянув в глаза, снова привязывает к себе.

— Зачем ты пришла сюда? — холодно шепчет. Смотрю на его губы, а все, что хочу — согреть своими, как тогда. — Что ты задумала? — Сжимает плечи крепче, заглядывает в глаза, и снова чеканит, наклоняясь ближе, — Отвечай, Вера? Что ты задумала? — Встряхнув, Сан пытается привести меня в чувство.

Знаю, что хочет помочь. Понимаю, почему он напуган. Вижу, что я не безразлична ему по-настоящему. Вижу, что не игра это, не обман, ради забавы. Знаю, что хочет меня, так же, как и я его. Этого не скрыть, не утаить. Этим, кажется, пропитан даже воздух вокруг нас.

Беда в том, что это обман, а он лишь способ, чтобы обмануться и не умереть от боли.

— Ты можешь… — шепчу, едва слышно. Не знаю, как он отнесется к подобному. Страшно представить, что и он посчитает меня легкодоступной, или легкомысленной. — Можешь ничего не спрашивать сейчас?

Едва ли, я могу уловить то, как воздух наполняет вакуум в груди. Все, что было минуту назад, как в тумане, взрывается яркой вспышкой, когда губы Сана накрывают мои. Он холодно лишает воли, почти грубо подчиняет, а углубляя поцелуй, прячет в объятиях, закрывая собой реальность.

И дождь уже не дождь. И я уже не я.

Не целовал меня никто так: надрывно, неистово и нетерпеливо. Не прикасался с такой силой, не поднимал чувства, от которых не сбежать. Вот почему я посчитала это предательством с самого начала. Его поцелуй был и есть настоящим… В его прикосновениях не было фальши, Сан не пытался "снять" меня на одну ночь, не переходил границы. Он просто делал то, что чувствовал и хотел. Искренне…

Как делает и сейчас, погружая пальцы в мои промокшие волосы и сжимая их. Он так сладко ласкает языком рот, что немеют ноги. По телу бежит волна тепла, я тону в удовольствии, и наслаждаюсь этим. Воздух вырывается из наших губ, мы пьем дождь, и дышим друг другом.

Лихорадка, как забвение, разгорается сокрушительно, а возбуждение почти осязаемо. Кажется, от одного его прикосновения, я лишаюсь здравомыслия напрочь, в голове рисуя яркие картины продолжения.

Теряю последние остатки стыда, и забываю, кто я. Алчно и жестоко вычеркиваю себя из своей же жизни. Противно думать о себе той. О той, кем была еще минуту назад. Она ничтожество, которое с легкостью можно заставить "болеть" столько лет, а потом просто отказаться.

Пусть так.