Берег Утопии

Мэри. Еще бы ты поехал. Ты без меня недели не протянешь. (С трудом поднимает его и ведет, поддерживая.) Ты мой русский аристократ.

Огарев. Мы были просто дворяне. Я был поэтом.

Мэри. Аристократический русский поэт… Я бы и во сне такое не решилась увидеть… а вот же, это жизнь, просто жизнь, в конце концов.

Апрель 1866 г

Револьверный выстрел… попытка покушения на царя Александра.

Май 1866 г

Женева. Кафе-бар.

Слепцов, которого мы видели последний раз в доме у Герцена четыре года назад, сидит за столиком, листая «Колокол». Входит Герцен.

Герцен. Простите, Слепцов, что заставил вас ждать.

Слепцов (пожимая плечами). Вы уже здесь.

Герцен. Вы читаете «Колокол»?

Слепцов. Просто кто-то оставил его у стойки. Вы же, наверное, и оставили. «Колокол» теперь никто не читает.

Герцен (пауза). Вы сказали, что дело срочное.

Слепцов. Я буду vin rouge.[107]

Герцен. У них, должно быть, есть. Спросите.

Слепцов (смеется). Извините, если мои нигилистские манеры неуместны в обществе революционера-миллионщика.

Герцен. Что вам нужно?

Слепцов. Ваша братская поддержка. Четыреста франков.

Герцен. На что?

Слепцов. Напечатать тысячу листовок о покушении Каракозова на царя.

Герцен. Если в вашей листовке написано, что Каракозов – помешанный фанатик, что его револьверный выстрел был бессмысленной дуростью, которая не приблизит падение династии Романовых ни на один день, что, по сути, эта попытка убийства стоила жизни одной вороне, – тогда я вам дам четыреста франков.

Слепцов (спокойно). Нет, там это не написано.

Герцен. Так почитайте мою статью. По крайней мере, мои выстрелы в царя попадают в цель.

Слепцов смеется. Герцен жестом просит счет.

Русский народ – это единственная великая нация, у которой еще есть в запасе ход. А Каракозов хочет нас его лишить. Убийца подстерегает на углу со своим пистолетом, своей бомбой, своей убийственной простотой… и народ идет не в ту сторону, словно стадо коров к открытой могиле. Ваш герой Чернышевский согласился бы со мной. Он был против террора. У нас с ним было больше общих взглядов, чем разногласий. Мы дополняли друг друга.

Слепцов. Его будет не просто спросить, он отбывает четырнадцать лет каторги. Не так ли? Относительно вас и Чернышевского позвольте сказать, что я по этому поводу думаю. Между вами нет ничего общего. В вашей философии жизни, политических взглядах, характере, мельчайших деталях частной жизни вы и Чернышевский так далеки друг от друга, что дальше некуда… Молодое поколение раскусило вас и отвернулось с отвращением. Нас не интересует ваша занудная, избитая, сентиментальная привязанность к воспоминаниям и устаревшим идеям. Уйдите с дороги – вы отстали от времени. Наше будущее не связано с медленным движением слепых и тупых подземных сил. Мы берем будущее в свои руки. Так что забудьте, что вы великий человек. На самом деле вы мертвец. (Слепцов уходит.)

Официант приносит счет.

Официант. M'sieur – l'addition.[108]

Август 1868 г

Швейцария.

Герцену 56 лет; ему осталось жить меньше двух лет. Он сидит в саду взятой в аренду виллы рядом с Женевой. Появляется Лиза, которой почти десять лет. Она пятится и тянет за собой длинную веревку. Входит Саша, которому уже двадцать девять. Он сопровождает свою хорошенькую жену, итальянку Терезину, которая толкает детскую коляску.

Лиза. Ну, давай же!

Саша. Что ты с ней делаешь?

Лиза. Я ее буду доить.

Саша. У нее нет молока.

Лиза. Откуда ты знаешь?

Саша. У нее еще не было детей.

Лиза (изумлена; она открыла для себя новое явление). Как? Ах… Так вот почему у Терезины есть молоко?…

Веревка дергается, выскальзывает у нее из рук, и она убегает вдогонку.

Терезина. Che cosa ha detto di me?[109]

Саша (любовно). Niente…[110]

Терезина. На detto il mio nome.[111]

Саша. Vuole mungere il vitello e non ha capito per il latte materno.[112]

Они тихо смеются вдвоем, Терезина – чуть стесняясь. Голос Натали, ругающей Лизу, становится громче. Входит Натали – она расстроена, нервна, слезлива. Заглядывает в коляску.

Натали. Знаете, я ведь убила двух своих малюток.

Саша. Не надо…