Берег Утопии

Герцен (Натали). Георг вызвался проводить тебя и детей на юг. (Эмме.) Ваш муж – сама доброта.

Георг (Эмме). А когда родишь, тоже приедешь к нам.

Натали. Пойдемте скорее – спрячемся вон в том заброшенном доме.

Герцен и Натали уходят, держась за руки.

Георг (Тургеневу). Вы что-нибудь пишете?

Тургенев. Да как вам…

Эмма (зло). Да, пишет. Комедию.

Георг. В самом деле?

Эмма, кажется, на грани срыва.

Тургенев. Ну вот и началось. (Подставляет ладонь под первые капли дождя. Они уходят вслед за Герценом и Натали.)

Сентябрь 1850 г

Ницца (в то время итальянский город).

Герцен пишет на веранде большого дома на набережной. Свет – южный, средиземноморский. Доносится звук моря, омывающего гальку. Видна часть сада. На просторной веранде – семейный обеденный стол и стулья, а также удобные кресла у маленького столика. Дверь ведет в дом.

В стороне мать и Коля поглощены своим занятием: Коля следит за движением своих губ в маленьком ручном зеркальце. Рокко, слуга-итальянец, накрывает на стол и поет в свое удовольствие. Проходя внутрь дома, он обращает свою «серенаду» к Коле и матери. Мать отвечает ему вымученной улыбкой. Подбадриваемый матерью, Коля подбегает к Герцену. Герцен подчеркнуто артикулирует слова, когда говорит с Колей.

Герцен. Was moechtest du denn?[59]

Коля оглядывается на мать, ища поддержки. Она улыбается ему.

Коля. Ich spreche Russisch.[60] Солнечный день. Меня зовут Коля.

Герцен. Wunderbar![61]

Бурные выражения радости со всех сторон.

Jetzt sprichst du Russisch![62]

Коля. Ich spreche Russisch![63]

Рокко, продолжая петь, возвращается, продолжает накрывать на стол.

Герцен. Zeig es Mami Do vei Signora?[65]

Рокко. Sta nel giardino.[66](Уходит, продолжая петь.)

Мать. Следующий будет жонглировать, обнося гостей шампанским.

Герцен берет Колину руку, прикладывает ее к своему лицу и артикулирует слова, в то время как Коля читает по его губам.

Герцен (Коле). Garten.[67]

Коля убегает.

Рокко по дороге к дому поет короткую серенаду матери.

Мать. Очевидно, следующий будет жонглировать. Но Италия гораздо приветливей Швейцарии, особенно к детям и пожилым дамам. Это цюрихская школа была последней каплей – сколько было шуму, когда они узнали, что учат ребенка опасного революционера.

Герцен. Я был даже рад, что мой скромный труд произвел такое впечатление на добрых бюргеров… кроме того, мы переманили оттуда лучшего учителя, так что все получилось хорошо. (Смотрит на часы.) Мне, кстати, уже пора в Геную, встречать его дилижанс. С ним Коля скоро начнет ораторствовать, как Демосфен, с камешками во рту. Но я хочу, чтобы и ты была счастлива в Ницце.

Мать. Саша, ты когда-нибудь вернешься домой? (Целует его.)

Герцен осознает поворотный момент.

Герцен. Как же я могу вернуться? Я познал удушье, мрак, страх, цензуру – и я познал воздух, свет, безопасность и свободу печати – и я знаю, что лучше. Но есть и другая причина. (Идет к столу, за которым он работал, и берет французский журнал.) Вот тут про нас пишут. Это французская газета. Этот человек – лучший в стране знаток России, и он тут доказывает, что мы – не люди, поскольку полностью лишены морали. Русский человек – вор и обманщик, и притом невинный, это просто заложено в его природе.

Мать. Он не имеет в виду нас, он имеет в виду мужиков.