Берега и волны

Знакомство с Турцией в этот приезд как-то не складывалось. Жил я в гостинице, хозяином которой был азербайджанец Саня – бывший парикмахер из советского Баку. С ним мы провели много приятных минут, вспоминая студенческую молодость, будто улетали из Турции на ковре самолёте. На два-три часа? Куда? А какая разница? Откупорив бутылку красного вина. Позабыв о запретах аллаха. Вспомнив набережную на Каспийском море? Песни Бюль-бюль Оглы и Муслима Магамаева? Фантастика? Виртуальная жизнь обычных людей в этом мире, извращённом избытком слов и границ? Может быть…

– Зачем виноград на земле, если вино виноградное пить нельзя? – спросил я бакинского земляка.

– В раю – можно. В Бакы – можно, потому что Бакы – рай, – твердил он совершенно серьёзно.

– Слушай, Саня-Джан, – спрашивал я его, – какой ты молитвы? Русской, турецкой, азербайджанской? Какой?

– Немного русской, чуть-чуть турецкий, азербайджанский – да-аа.. Советский.

– Зачем уехал?

– Все ехали, Вали-Джан.

– Разве я Вали-Джан? Скажи Валентин просто.

– Зачем обижаешь? Мы – не гость и хозяин: земляки. Далеко друга живём, но – одни звёзды над нами. Видишь, какая луна – нам с тобою одна! Валентин зовут? Вали-Джан уважают. Всегда моей гостинице будь, Бакы вспоминать будем. Слушай! Зачем далеко от Бакы ехать, чтобы вспоминать каждый день? А!

– А где ты ещё был?

– Бакы был: детство – Бакы, школа – Бакы. Институт – Бакы. Хорошо – Бакы. Друзья были.

– Плохо здесь?

– Хорошо, слушай! Зачем плохо? Вечером приходи, рад буду…

– Не могу, занят.

– Завтра приходи. Когда можешь, приходи. Нет занятия приятнее встречи, Вали-Джан. Важнее встречи, дорогой, – ничего нет. Так говорю. А ты говоришь – занят…

Заканчивался холодный январский день. Пятница. Я вошел в гостиницу с единственной мечтой – согреться. Саня-хозяин, всегда лучезарно улыбчивый и доброжелательный, грустно смотрел на меня, обмотанный шарфом, пледом и в кепке по самые уши.

– Санечка! – воскликнул я, – что случилось? – Он закатил глаза к небу и зашептал, как слова молитвы:

– Совсем плохой день, Валя-Джан. Горло болит, уши болят, зубы – вот-вот заболят тоже… Как я хочу согреться! Кто мне поможет? В этой стране ни один человек не сможет выполнить мою просьбу…

– А я?

– Земляк! Помоги мне!

– Так в чём дело, Санечка?

– Мне грустно. Вспомнил Баку и солнце. А здесь – зима. И никто не сможет посидеть со мной за компанию, чтобы мы вспоминали Бакы, Каспийское море, бакинские девушки такие красивые, музыка играет так ласково…

– И мы пьём с тобой красное вино…

– Нельзя! – Он отчаянно замахал руками, будто отбиваясь от меня и оглядываясь. – Муслим! Пятница! Валико! – Он посмотрел на меня сначала страшно-страшно, потом – совсем жалостливо, потом с простотой земляка и хозяина дома, спросил:

– А можно?

– Нужно! Если нельзя, но очень хочется, как говорили во времена «Бакинского радио»… – начал я старую присказку, но он опередил меня:

– Эх, кто теперь помнит СССР – время друзей: анекдоты «бакинское радио», «армянского радио»… Па-адумали – отвечаем: канэчно, Валик-джан? – улыбнулся он хитро и облегчённо. – Неужели, можно? А как?

– Я не знаю, как? Сам говоришь – муслим. Пятница. Грех. Да и не знаю я, где в вашем провинциальном городишке можно вино купить? Мне – никто не продаст. Побоятся.

Он замер на миг, задумался, мгновенно оценил риски и опасности, прижал палец к губам и начал разматывать шейный платок, стягивать с плеч плед, сдвинул со лба кепку.

Я понял, что мы отправляемся за линию невидимого фронта, как минимум, или – на край жизни и света, точно.

На улице было темно. Холода мы не чувствовали, так было страшно. Мы шли переулком, поднимались на мост, спускались в лабиринт какого-то подземелья, где пылали языками огня раскалённые печи – а может, это была преисподняя?.. На огромных вертелах крутились в огне туши животных, возможно, баранов, но одна была огромной как жертвенный бык! А может быть, это был мамонт? Настоящий! Ревущий сильнее, чем ревел в топке огонь! А угли под ним разгорались вулканами жерл и взрывались, пыхтя и пульсируя искрами. Казалось, что где-то совсем рядом, обрывистый край земной жизни. Пылающий! Саня засмеялся облегчённо и радостно, совсем как в Баку перед винной лавкой:

– Открыто ещё! Успели! – Сразу запахло жареным мясом и горячими лепёшками. Есть захотелось – страсть! Но Саня сказал:

– Ты сам иди, мне – нельзя. Голос его сразу зазвенел, молодой и довольный. А во мне он был совершенно уверен.

Мы вернулись в гостиницу. Он побежал к себе, переодеться. Я поднялся в номер и приготовил стол: сочные лепёшки с горячим мясом – из преисподней, сыр, зелень и бутылка французского – так было написано на этикетке! – красного вина, с двумя шикарными бокалами – были в одной упаковке с бутылкой! Шикарный вид, как говорят в Одессе! Я был доволен собой.

Саня вошел, мягко постучав.

– Входи, хозяин!

И это ему понравилось. Перед собой он держал поднос с фруктами. «Настоящий бакинский хлопчик!»

– Открывай! Кого ждём? – улыбался он, совсем выздоровевший от приятных ожиданий.