Берега светлых людей

Южанин по возвращении домой не может наговориться, наслаждаясь общением. Северянин возвращается к полю... Карлу, сколько бы он ни пропадал, всегда желалось вернуться — словно отдышаться.

...Тиклепия там, на ложе, ахала и билась, царапалась, вцеплялась в волосы. Он же вскоре остыл, опять превратился в бездушную змею с холодными глазами. «Она не может быть ею... — думал он. — Она ведь жмётся, она играет, а когда играет, становится другой. Она не живёт — она ищет, теребя и разрывая невидимые связи, коими все люди густо и непонятно соединены. Есть движение, но нет смысла».

Да, Тиклепия походила на возлюбленную Карла, но взгляд римлянки, при всей схожести лица и фигуры, выдавал личину иной женщины. Чёрные глаза при пристальном смотрении ещё сильнее наливались чернотой. Края верхних век едва приметно подрагивали, выдавая неуёмную похотливость. Переизбыток её в Тиклепии быстро угнетал подстроенное сходство и духовное расположение. Даже привлекательность телодвижений улетучивалась, пока она думала, чего бы ей ещё пожелать... Тоска сковала сердце Карла. Уже в который раз он убедился в тщетности усилий вернуть неизбывное-пропавшее...

Пройдя благословенную Италию, северяне с попутчиками принялись искать притоки Истра. С первыми расстались со славянами — их путь лежал в Восточную Галлию, Рецию, за степи Паннонии; по достижении Истра откололись герулы. Готы остались с немногочисленным язигами и даками. Карл объявил, что желает наведаться к другу своему давнему Верженю, — крюк не велик, а реку всё равно переходить надо вместе... После, на переправе, отряд покинули даки.

Возвратившись в свой мир, заметили бравые вояки — успокоился варварский котёл! Не от кого стало отмахиваться... Когда и какой ещё умник с горячей кровью в жилах соберёт северян для южного похода? Африканец Септимий Север стал на той стезе первопроходчиком... А великая цель во всей ойкумене одна — Рим. Бои за него ведутся на далёких подступах!

Легат Альбин, как подобает истинному северянину, готовится долго...

А полководец Нигер с войском из азиатов и африканцев уже подчинил себе Египет и Сирию. Этот соискатель высокого трона нетерпелив — без раскачки направился в Европу. Захватил город-колонию Византий, вторгся в Грецию...

Что станется с Севером — не столь важно для благословенных просторов, попавших под гнёт очередной волны извечного афро-азиатского приступа. Мужчины тех народов, что хлебнули ещё одну порцию из отравленной чаши и изменились от сгущения перемешавшихся традиций, станут дружнее. Почувствовав плечо единомышленников, ввергнутся в очередной этап борьбы. Имея предостаточно прагматического ума, мужчины быстро додумаются, что для сладкой жизни вовсе не стоит лить кровь на полях брани, — безопаснее вести борьбу в собственном окружении. Объектов, дожидавшихся пересмотра уставов, вполне хватало...

* * *

На тот период времени, когда Сарос без сознания полусидел-полулежал в маленькой и неудобной повозке, когда Карл на лодках держался левобережья Истра, а Север готовил силы для отпора по всем фронтам, женщина в передней Азии уже практически лишилась своего «я» в развивающемся обществе. В давней и премного славной балканской и малоазиатской земле амазонок — Кибелы, Деметры — женщина теперь видна лишь как актриса театра, танцовщица. Литература греков начала мало-помалу унижать, а после — откровенно издеваться над женской половиной человечества, ставя в упрёк ей хитрость, кокетство, чувственность.

Уже Гесиод отождествлял роль женщины в обществе с коварством и бесстыдством. Говорил он так: «Всем несчастьям своего положения затравленного животного человек обязан именно женщине». И арабы, в отличие от халдеев, и греки — не эллины — с такими вот откровениями были вполне согласны. Но не всем женщинам нравился Мир, который запутали мужчины.

Многовековую борьбу сильная половина человечества выиграла. Женщины стали персонами второго плана, в лучшем случае — управляли из-за кулис. Восток сделал из женщины-деятеля красивую куклу, что на том этапе польстило ей — прежде всего матери, думающей о потомстве. Но при естественной нехватке женской красоты на всех пошло деление мужчин, сильные — закрепляли свои права. Женщина порабощалась, уничтожался природный смысл её присутствия в человеческом обществе. Жена — лишь первая среди слуг; красавица — лучший подарок... Возмездие за унижение женщины ещё придёт...

* * *

Вержень не столько был рад тому, что Карл послушался его и отыскал-таки истринского командира, сколь оттого, что почувствовал успокоение от зыбкости римской власти. Вержень всегда придерживался принципа: нашего — не тронь, а постылые упрямцы всё шли и шли. Чуткий Вержень всё видел, всё чувствовал остро, многое знал наперёд. Он нисколько не удивился, что другу Карлу не понравилось в Риме.

— Хоть посмотрел, как срамные наглецы живут! — ответил он, выслушав рассказ Карла...

* * *