Берегись моей любви

– Я что, – вскипел Литвин, – барышня какая-то, чтобы за меня сражаться?!

Он с гневом отодвинул от себя пустой стакан, потом потянулся к нему и с силой сжал в ладони.

– Налей! – приказал он. – Больше!

– Не злись, – попросил Амосов, выполнив просьбу. – Илья всегда чувствовал себя обделенным, начиная с детства. Отца он не знал, мать постоянно пила. Подростком едва не попал в колонию. Из-за драки, кажется.

– Мне известна его биография, – с раздражением выдавил из себя Литвин. – Я лично принимал участие в его жизни. Митя, брат Ильи, просил помочь, перед своей смертью, и я не смог отказать. Черт! Устроил в университет, в мэрию, отмазал от тюрьмы, когда его обвинили в хищении, взял к себе. И вот он отплатил за добро! Сопляк!

– Он тебя ревновал.

– Да иди ты на хрен! – рассвирепел Литвин и швырнул стакан об пол. – Я не девка, чтобы меня ревновать!

– Разумеется, – улыбнулся Амосов, посмотрев на разлетевшиеся по полу осколки, подошел к бару и, взяв новый стакан, поставил перед Литвиным. – Не воспринимай все буквально. Ты был самым авторитетным человеком в его жизни. Опорой, защитником. Другом, наконец. Илья привык считать тебя своей собственностью, ведь ты не раз подчеркивал, насколько он важен для тебя. Кроме того, ты высоко ценил его мнение и способности. Но вот появляюсь я. Новое лицо, которое ты стремительно приближаешь к себе. Думаю, на этом мальчик и сломался. Он воспринял мое продвижение вверх как личное предательство. Открыто сражаться с тобой не мог, поэтому начал действовать исподтишка. В первую очередь он хотел избавиться от меня и доказать тебе, что он лучший.

– Это все глупости. Он и есть лучший.

Амосов кисло усмехнулся.

– Филипп, не обижай меня.

– Может, и ты станешь мне мстить?! – с вызовом спросил Литвин. – Вы, как дети, устроили бойню, выясняя, кого папочка больше любит! Бред какой-то!

– Возможно, я ошибаюсь, – согласился Амосов, – и на самом деле все гораздо проще, чем рисует мое воображение. Прости, я отвечу, – сказал он, вытащив из кармана брюк звонящий телефон. – Слушаю. Да, я понял. Ничего не предпринимай, жди моего приезда.

Амосов поднялся и потянулся за пиджаком, который висел на спинке кресла.

– Куда ты? – спросил Литвин.

– Звонил Далмацкий, – сказал Амосов, допив свой виски. – Волошин едет в его загородный дом.

– Далмацкого? – уточнил Литвин.

– Да. С ним Полина.

– Силой везут?

– Ну, явно не добрыми уговорами, – съязвил Амосов. – Он убьет ее в том доме. Как и Далмацкого. А после сбежит.

– Откуда такие сведения?

– Так считает Далмацкий, – сказал Амосов, направляясь к выходу из кабинета. – Он очень хорошо знает Волошина, как и мы с тобой. Зачем ему лишние свидетели? Это во-первых. А во-вторых, он еще не знает, что тебе обо всем известно, поэтому план остался прежним. Убив Матуа и Далмацкого, Волошин подставит меня.

– Каким образом?

– Сегодня утром я не обнаружил в своем сейфе пистолета. На нем, естественно, мои отпечатки.

– Говоришь, ни о чем не подозревает? – яростный блеск появился в глазах Литвина. – Не спеши, дорогой. Вызывай начальника службы безопасности. И позвони Далмацкому, пусть не торопится. Нужно немного потянуть время.

Глава 21

Кефир особо не церемонился, когда вел Полину по узкой дорожке к небольшому домику, расположенному в глубине двора. Он больно уцепился пальцами за ее плечо и с силой вдавил пистолет в бок, словно говоря о том, что, если Полина вздумает сопротивляться, непременно выстрелит. Воздух на улице был холодным, однако Полина радовалась колючему ветерку, обдувающему лицо. На крыльце она на мгновение остановилась и оглянулась в темноту ночи. За воротами мрачно шумели деревья, небо было черным, но кое-где на нем уже заблестели звезды. Небольшой поселок спал, лишь в одном доме на окраине светилось окно.

– Наслаждаешься? – услышала она за спиной голос Волошина. – Да-а, – с восторгом протянул он, – хороший вечер.

– Для смерти, – сплюнул в сторону Кефир и громко заржал. – Что стоишь? Вперед! – зычно скомандовал он, открыв перед Полиной дверь.

– Не кричи, – сказал Волошин.

– А чего бояться? Никто же не слышит!

Полина вошла внутрь и потянула ноздрями. Пахло корицей и еще чем-то вкусным. Видимо, совсем недавно здесь были женщины и готовили. В животе неприятно заурчало, и Полина усмехнулась. «Странно, – подумала она. – Меня собираются убить, а я думаю только о еде».

– Заваришь чаю? – спросила она, нагло глядя в обожженное лицо Кефира.

Выглядел он безобразно. Кожа на левой щеке и лбу покрылась пузырями, глаз заплыл и стал бордовым. Кефир осторожно провел пальцами по лицу, влажному от вытекающей из лопнувших пузырей жидкости, и зарычал:

– Издеваешься, сука?!

– Прекрати! – успокоил его Волошин и похлопал по плечу. – После отыграешься.

Он прошел в небольшую гостиную, выглянул в окно, а после плотно задвинул шторы и включил светильник, стоящий в углу. Кефир усадил Полину на темно-бордовый массивный диван и приказал не двигаться. Она незаметно огляделась. Два кресла, два дивана, телевизор – вот и вся обстановка.

– Далмацкий явно пожмотился на обустройство своей «виллы», – сказал Волошин.