Берегите бороду

— Да помню, помню, удары кнута и все такое!

— …но попытаться все-таки стоит, — побледнев, закончила Иефа.

— Барышня, милая, займитесь чем-нибудь полезным — умойтесь, например! — раздраженно воскликнул Зулин, злясь на самого себя.

— Зулин, не дури, — Иефа перевела дыхание и взяла себя в руки. — Нам нужно что-то решать, и поскорее, а ты валяешься, как мешок с соломой. С тебя корона упадет, если я попробую? Даже если не получится, будет всего лишь еще один повод посмеяться над глупой полукровкой. Так что закрой рот и не отвлекай меня, господин начальник.

— Как ты нелюбезна сегодня, однако, — пробормотал Зулин, но дальше спорить не стал. Хочется ей выставить себя дурой, пусть выставляет. Хотя ему, Зулину, мысль об увядших лопухах была как-то ближе и приятней.

Иефа устроилась рядом с магом, положила ему руку на лоб и сосредоточилась. Лютня лежала у нее на коленях и едва заметно подрагивала усиками струн, как будто тоже готовилась. Полуэльфка закрыла глаза, глубоко вздохнула и второй рукой легонько тронула струну. Лютня запела неожиданно звучно, все набирая силу, одинокая нота словно сгустилась в воздухе маленьким невидимым облачком, лицо у Иефы стало совсем отрешенным, и вдруг она подхватила ноту, вплела в нее свой голос. Лютня стала утихать, и когда звук совсем исчез, Иефа спустилась на тон ниже, потом повела голос вверх, тихо-тихо, очень осторожно, и Зулин с изумлением почувствовал, как наливается силой, совсем чуть-чуть, совсем немного, но постепенно эта сила увеличивается, увеличивается… Иефа сильно побледнела, рука ее, лежащая на лбу планара, стала ледяной, а голос задрожал. Она продержалась еще несколько секунд, и голос оборвался. Иефа резко выдохнула, будто тяжеленную гирю бросила, и открыла глаза.

— Все, я больше не могу, — сказала она и убрала руку со лба мага. Пальцы заметно дрожали. — Как ты себя чувствуешь?

— Я… — Зулин сел и неуверенно повел плечами. — Не то, чтобы очень бодро…

— А я и не обещала тебе, что ты моментально пустишься в пляс! — неожиданно тонким голосом крикнула Иефа, и у нее задрожал подбородок. — Я не друид и не целительница! Я бард! — она засуетилась, попыталась вскочить на ноги, но коленки заметно тряслись, и тогда полуэльфка сделала то, чего Зулин от нее ожидал в последнюю очередь, а точнее, не ожидал вовсе — разревелась. Слезы горошинами катились по грязным щекам, а «не друид и не целительница» кулаком размазывала их по лицу, и в итоге стала похожа вообще черт знает на кого, и всхлипывала, и губы кривила, и даже подвывала немножко — очень тоненько и жалобно — в общем, делала все то, что делают маленькие дети, которых ужасно обидели. Именно маленькие дети, потому что Зулин ни за что в жизни не поверил бы, что так могут плакать взрослые женщины.

На поляну вышел Стив и замер, обнаружив ревущую полуэльфку, ошалевшего Зулина и хмурого Ааронна. Он аккуратно поставил на землю фляги с водой, распрямился и упер руки в бока.

— Так… — сказал Стив внушительно, прикидывая, кого удавить первым, Зулина или Ааронна. Посторонних живых гоблинов поблизости не наблюдалось, и Стив сделал вполне логичный вывод, что «пигалицу» до смерти обидел кто-то из своих. — И что это здесь за сопли, хотел бы я знать? — он шагнул к Иефе, намереваясь как-нибудь ее приободрить, но залитая слезами полуэльфка повела себя чрезвычайно странно. Она вскочила на ноги, как ужаленная, и сжала грязные кулаки, и подбородок вперед выставила, и даже как будто еще больше расстроилась.

— Ты! Ты еще! Да, как же ты такое пропустишь! Слово только посмей сказать, я от тебя мокрого места не оставлю, дубина ты стоеросовая! Я тебе такие сопли устрою, мало не покажется! Только попробуйте кто-то ко мне подойти — я вас на котлеты разделаю, как этого, который… которого я… — тут Иефа вдруг задохнулась, стала зеленого цвета и умчалась к ближайшим кустам, где ее немедленно вырвало. «Вот тебе и приободрилась», — с недоумением и обидой подумал Стив. Зулин, кряхтя, поднялся на ноги и задумчиво почесал свой молочный затылок.

— И не надо на меня так смотреть, — сказал он в пространство. — Я не знаю, что с ней такое.

* * *