Пока складывали всё необходимое в тележку, Жмот не переставал лыбиться. Костик каждой клеточкой чувствовал, что добром это совместное дежурство не закончится, но продолжал молча и методично работать, стараясь не обращать внимания на эту мерзкую противную рожу. И думал, как у такого замечательного человека, каким был по отзывам и взрослых, и детей отец Клюева, начальника жилищно-коммунального хозяйства Кольцовска, мог вырасти такой сыночек. Клюев-старший делал для города всё мыслимое и немыслимое, стараясь создать для жителей благоустроенную чистую и комфортную городскую среду. Клюев-младший же не просто так получил кличку Жмот: он никогда ни с кем ничем не делился, никому не помогал, про него шутили, что зимой снега не выпросишь. А он лишь ухмылялся, и говорил, что снега может папаша отсыпать, всё равно после уборки девать некуда.
– Блин, лучше бы папаня какую-нибудь дворничиху сюда отправил, – с отвращением пробурчал Жмот, поднимая из ведра серую измочаленную тряпку двумя пальцами. – Чё это мы должны грязь месить руками?
– Семёныч считает, что труд делает из нас человеков, – развёл руками второй дружок Жмота, Караваев.
– Вот пускай Семёныч берёт эту рвань и сам полы надраивает.
Жмот швырнул тряпку обратно в ведро и врезал по нему со всей силы ногой. Звонко загрохотав, ведро свалилось на бок и покатилось прямо к Костику. Он молча поднял его, уложил обратно выпавшую тряпку и поставил в тележку.
– Вот из кого выйдет замечательная уборщица, вон какой аккуратненький и с тележечкой. Аж стошнит щас. Пойдёшь к моему папаше урны трясти, а, Мирских?
– Отвяжись, – коротко бросил Костик и покатил тележку к лифту.
Лифт. Это было одно из любимых мест Костика в интернате. Жаль только не всегда получалось пробраться сюда, чтобы покататься: решётчатые двери в коридоре открывали в основном для дежурных, чтобы не таскать инвентарь и комплекты постельного белья по лестнице. Но когда Костик попадал-таки в лифт, он испытывал прилив небывалой радости и на некоторое время становился абсолютно свободным от грустных мыслей и житейских проблем. Он закрывал глаза и ждал, когда лифт тронется, чтобы успеть поймать мгновение невесомости, а после услышать размеренный гул и почувствовать лёгкую вибрацию пола. В такие моменты иногда представлялось, будто лифт не остановится на третьем этаже, а уползёт сквозь пространства к неведомым мирам.
Такие мысли приходили в другие дни, но не сегодня. Костик толкал тележку, прислушиваясь к перешёптыванию и хихиканью троицы, и спиной чувствовал сверлящий взгляд Жмота. Но обернуться не решался. Возле самых дверей лифта в спину что-то прилетело и с мелким стуком осыпалось на пол, ребята заржали. Костик и на это никак не отреагировал. В лифте он чуть отвернулся, облокотившись плечом о стенку, дождался пока двери со стуком соприкоснутся и закроются, а потом привычно зажмурился, дожидаясь толчка и невесомости. Но тут словно гром среди ясного неба, раздался наигранно-плаксивый голос Жмота:
– Мирских, ну ты смотри в штанишки не наделай. Лифт-то надёжный, не пострянет.
И заржал. Жмотовские дружки тоже заржали. Костик вдруг представил, что пытается вот этим объяснить про невесомость, про полёт к неизвестным мирам, про секунды счастья. Представил, и со вздохом произнёс:
– Идиот…
– А чего это ты старшим-то дерзишь? А, Мирских? Может по роже хочешь? – глаза Жмота хищно сузились.
Костик старался выглядеть расслабленным, но внутри у него будто натянулась стальная пружина.
– А сам не хочешь?
В этот миг лифт мягко затормозил и раскрыл двери. Не дожидаясь, пока Жмот ответит на вопрос, Костик выкатил тележку и быстро зашагал по коридору третьего этажа.
– Нарываешься, Мирских? – крикнул вслед Жмот.
– Сам первый начал, – не поворачиваясь ответил Костик, вытащил из тележки комплект белья для своей спальни и скрылся за дверью.
В каждой спальной комнате ночевали по девять-десять ребят из одного класса. И только мальчишки, осиротевшие после аварии, жили вместе, так распорядился Святослав Семёнович. До нового года ученики могли уходить домой каждые выходные, но многих постоянно отлавливали полицейские в районе сектора, где произошла авария. Тогда директор распорядился отпускать из интерната только на каникулы, и чуть ли не под расписку от родителей, что будут неделю сидеть в квартире или гулять в сопровождении одного из взрослых. А Костик, и семь его сотоварищей, не покидали территорию интерната с самого начала учебного года, жили здесь на постоянной основе, ведь детского дома в Кольцовске попросту не существовало.
Костик научился менять постельное бельё аккуратно и быстро: ловко заворачивал простынь под матрац, надевал наволочку, придерживая за уголки и выворачивая её прямо на подушку, вставлял одеяло в четыре уголка и встряхивал, мигом расправляя его в пододеяльнике. Буквально за пятнадцать минут он застелил восемь кроватей, а грязное бельё собрал в большой чёрный пакет.