Береговая линия

На собак Халцедония не обращала внимания, но некоторые вояки побаивались за своих питомцев, хотя и не признались бы в этом. Сержант Паттерсон однажды сказала: «Да бросьте, Хал сама как милейший боевой пес» — и под всеобщий смех демонстративно почесала панцирь робота между телескопическими визуальными сенсорами.

Щенок был ранен. Тепловые сенсоры фиксировали кровь, сочившуюся из задней лапы.

— Привет, Бельведер, — сказала Халцедония.

— Вот, щеночка нашел. — Мальчик опустил его на потрепанное одеяло.

— Ты хочешь его съесть?

— Халцедония!!! — воскликнул Бельведер и прикрыл щенка руками, защищая.

Она подумала.

— Ты хочешь, чтобы я заботилась о нем?

Ребенок кивнул, и она погрузилась в размышления. Ей потребуются свет и энергия, невосполнимые запасы энергии. Антибиотики, коагулянты, хирургические инструменты. Животное может не выжить. Но собаки крайне важны; Халцедония знала, как высоко их ценили, даже больше, чем ценила своего боевого робота сержант Паттерсон. Кроме того, в базе данных Халцедонии содержалось достаточное количество информации по ветеринарии.

Так что она включила фары и активировала нужные файлы.

Она закончила только под утро, когда ее топливные клетки почти опустели.

Взошло солнце, щенок мирно спал. Глубокая рана на его бедре была зашита, а кровоток насыщен антибиотиками. Халцедония вернулась к последнему ожерелью. Ей нельзя было медлить, ведь на ожерелье для сержанта Паттерсон пошли самые ценные, самые хрупкие и красивые «бусины». Те, что Халцедония все это время откладывала, боясь повредить прежде, чем наберется необходимого опыта.

Движения становились все медленнее, все мучительнее. Солнечного света не хватало, чтобы восполнить энергозатраты прошлой ночи. Но, бусина к бусине, ожерелье росло: кусочек свинца, осколок керамики, стеклянная слезинка, зародыш жемчужины… И халцедоновый Будда — ведь сержант Паттерсон была главным механиком Халцедонии.

Когда солнце достигло зенита, работа пошла быстрее. Щенок дремал в тени робота; недавно он пообедал остатками птицы, которую принес Бельведер. Сам мальчик сидел перед Халцедонией на камне и следил за ее работой.

— Это для кого? — спросил он, прикасаясь к свисающей с манипулятора гирлянде.

— Для Кей Паттерсон, — ответила Халцедония, нанизывая на проволоку зеленовато-коричневый керамический осколок, напоминавший защитную расцветку униформы.

— Сэр Кей, — продекламировал Бельведер. Его голос ломался и порой почти пропадал посередине слова, но на этот раз мальчик справился великолепно. — Она ухаживала за конем короля Артура, и была его названым братом, и держала его боевых роботов в стойлах. — Похоже, он был невероятно горд своей памятью.

— Она не тот Кей, — поправила его Халцедония. — Тебе скоро придется уйти. — Еще одна «бусина» завершила ряд, и манипулятор завязал узел.

— А тебе не уйти с пляжа. Ты не можешь карабкаться.

Ничего не подозревая, он беспечно взял ожерелье для Родейла и развел руки, чтобы получше его разглядеть. Бусины словили лучи света, нежно, тонко звякнули.

Бельведер оставался здесь, даже когда день стал клониться к закату. Халцедония работала теперь исключительно на накопленной солнечной энергии. Едва опустится ночь, она снова погрузится в оцепенение. А когда придет сезон штормов, то волны станут перекатываться через ее панцирь, и даже небесное светило окажется не в силах вернуть ее к жизни.

— Ты должен идти, — напомнила Халцедония, когда манипуляторы замерли над практически готовым ожерельем. И добавила, солгав: — Ты мне здесь не нужен.

— Это для кого? — спросил Бельведер. Щенок поднял голову и заскулил.

— Для Гарнера, — отозвалась Халцедония и рассказала ему про Гарнера и Энтони, про Явеца, про Родригеса, про Паттерсон и Уайта, и про Вощину, пока не стемнело настолько, что ее динамики и зрительные сенсоры отключились.

Наутро Бельведер положил готовое ожерелье для Паттерсон в клешни Халцедонии. Похоже, он работал при свете костра всю ночь.

— Не сумел только завязать хорошенечко, — оповестил он, заботливо раскладывая звенья гирлянды в манипуляторах.

Молча Халцедония затянула узлы, один за другим. Щенок, прихрамывая, кружил возле плоского камня, принюхивался, облаивал волны, чаек, семенивших по своим делам крабов.

Закончив, Халцедония вытянула клешни и повесила ожерелье на шею притихшему Бельведеру. На его щеках уже рос мягкий пушок. Мужчины-пехотинцы всегда выскабливали свои щеки до гладкости, а у женщин-пехотинцев на лицах волосы не росли.

— Ты сказала, это Кей. — Мальчик поддел ожерелье ладонями, любуясь, как переливаются на свету стекло и камни.

— Для того, кто будет ее помнить. — Все вместе ожерелья весили немало. Она не была уверена, сумеет ли Бельведер поднять их. — Так помни ее. Ты знаешь, какое для кого?

И по одному Халцедония передавала ожерелья мальчику, а тот называл имена тех, кому они предназначались. Роджерс, Родэйл, Ван Метьер, Перси. Бельведер расстелил темно-синее шерстяное одеяло — и где только он раздобыл его?! Вероятно, там же, где нашел щенка, — и старательно разложил на нем сокровища.

Они сияли.