Береговая стража

Федька прекрасно понимала – Световид учит ее не ради удовольствия, а ради своих загадочных затей, и деньги заплатит за покорность. Но сердце не выдержало – взбунтовалось. Федька разозлилась так, что впору глаза выцарапывать и космы выдирать – как задравшиеся на торгу пьяные бабы.

– Господин Световид, тебе дела нет до того, что чувствуют другие люди! – выкрикнула она, подъезжая. – Ты – мизантроп! Мы, береговая стража, не пишем философических писем, у нас шутят злые шутки, но мы добрее! Тебе наплевать на мои чувства, на чувства Румянцева, и на Бориску Надеждина тоже наплевать. Думаешь, я не вижу ехидства, когда он читает куски из своего «Словаря», не вижу твоего глумления? Ты просто жестокий человек!

– Да, я жесток, – согласился Световид, – оттого, что вы мне нужны как орудия, – и ты, сударыня, и Румянцев. У орудия не спрашивают, что оно ощущает. Спроси у танцевальных туфель, каково им, когда вы скачете по сцене. Но я плачу за услуги. И тебе – вспомни уговор. И Румянцеву – ему нашли сильного покровителя, он был введен в хорошее общество, избавлен от преследования управы благочиния, хотя одному Богу ведомо, как он на самом деле провел ту ночь. Это – честно, не так ли?

– Все равно – жестоко!

– О, Господи… – Световид поморщился. – Ты о себе, Фадетта? Жестоко заставлять молодое и здоровое существо бегать по столичным улицам, выполнять несложные поручения, скакать верхом по зимнему лесу! Ну, прямо адовы муки!

– А картина?

– Так ведь и это ты делаешь не из благотворительности! И скажи, Фадетта, – я к тебе хоть пальцем прикоснулся? Кроме тех мгновений, когда затягивал шнурованье? Ты ведь в Бога веришь?

– А ты, Световид?

– Если Господь послал мне на пути именно береговую стражу для решения моих задач – то я беру ее и употребляю в дело…

– Вот тоже дело – собирать слухи и сплетни, чтобы использовать их в журнале!

– В каком журнале?

Впервые Федька услышала в Световидовом голосе беспокойство.

– В «Кабалистической почте», сударь!

– Вот оно что. Ты полагаешь, что лишь ради журнала вы с Румянцевым выполняете мои распоряжения?

– Да.

– А правду знать хочешь?

– Нет.

Световид усмехнулся.

– Ну да, у тебя же на все случаи жизни своя правда. Переубедить тебя невозможно. Очевидно, надо, чтобы ты набила несколько хороших шишек. Довольно, мы зря тратим время. У нас еще кое-что намечено…

Оказалось, что у него на груди, за бортом полушубка, висел на веревочной петле пистолет.

– Держи и сделай выстрел, все равно куда.

– Зачем? – Федька даже испугалась.

– Затем, чтобы знать – каково это. Не бойся, Фадетта, будут только грохот и отдача – оружие в руке сильно дернется. И этого с тебя пока хватит. Учить тебя стрелять в цель – большая морока, хотя многие наши дамы умеют и тем развлекаются. Если тебе и потребуется пистолет – то в ближнем бою, когда противник в двух шагах. Да он и придуман-то был для ближнего боя.

Федька осторожно взяла за рукоять протянутый пистолет.

– В меня только с перепугу не выпали, – Световид преспокойно, даже медленно отвел рукой глядевшее прямо ему в грудь дуло. – Ну-ка, сбей снег вон с той ветки. Более пока не надобно. Держи двумя руками и жми, не бойся. Это нужно ощутить – как боль, когда учишься стоять выворотно.

Федька прищурилась и выстрелила в ветку. Грохот оглушил ее, она чуть не выронила оружие.

– Отлично, Фадетта. Теперь ты при нужде не побоишься стрелять. Возвращаемся на конюшню, – сказал Световид, забирая пистолет. – Сильф из тебя выйдет. Лучше бы, конечно, тебя поучил Выспрепар, вот кто меткий стрелок. Может, когда и получится.

Теперь впереди скакал он, а Федька, чтобы не отстать и не заблудиться, – следом. Правое ухо было как не свое. Она видела спину Световида в светлом овчинном полушубке – и вдруг пожалела, что отдала пистолет. Эта спина была бы прекрасной мишенью.

На конюшне они забрали троих лошадей – гнедую кобылку, каракового мерина и еще рыжего.

– Раз уж тебе так понравилась конная езда, мы можем часть пути проехать в седле и потом пересесть в сани, – предложил Световид. – Но назавтра твои непривычные ноги будут болеть.

– Не будут!

Рыжего мерина привязали к задку саней. Пахомыч поехал впереди, Световид и Федька – следом, рысью, колено к колену. Сперва молчали, потом он заговорил.

– Помнишь, ты упрекнула меня в жестокости?

– Да.

– Я решил объяснить, что происходит, чтобы ты могла, выполняя поручения, при нужде принимать решения самостоятельно.

– Объясняй, сударь, – с высокомерием театральной королевы сказала Федька.

– Когда-нибудь я найму француза, чтобы внушил тебе хорошие манеры. Это дело семейное. Моя мать – незаконнорожденная дочь богатого человека, не вельможи, но человека достаточно знатного. Он воспитал ее у себя дома, выдал замуж, и появился на свет твой покорный слуга. Батюшка мой погиб на турецкой войне. Матушка после того прожила недолго. Меня вырастил дед.

– И меня… – сказала Федька, хотя собиралась гордо молчать.

Как-то так вышло, что караковый мерин и гнедая кобылка, не чувствуя посыла, пошли шагом, и никто не призвал их к порядку.