Беременна в расплату

Вены на висках заставляют одуреть от бешенного пульса.

Перед глазами снова эти блядские проклятые красные сполохи.

Резко дергаю на грудь и поднимаю на самый верх.

Ноги почти подкашиваются, но главное этого не показать.

Я. Я должен оставаться хозяином положения. Я, а не он. Пусть даже и в собственном доме. Потому что я прекрасно представляю. Что со мной будет, если я утрачу эту, самую главную, позицию. Физической силы мало. Сила, она внутри. Но сейчас просто необходимо подкрепить ее этой демонстрацией.

Один раз собьюсь, и наживу себе еще больше проблем. Опять окажусь в пустыне. Только с другими декорациями!

— Тебе, Анхель, нужен бой, — поворачиваюсь к нему, забросив это будущее полено так далеко, что оно с грохотом падает почти на пороге дома, отделенного забором. — Тебе, Анхель.

— Ты даже знаешь мое имя?

— Я не глухой и не слепой, хоть и выглядел, как обугленный обрубок. И я на самом деле благодарен тебе за спасенную жизнь.

— Ты сам должен понимать, — хрен знает от чего, но вздрагивает.

Может от моей жуткой рожи? Или от того, как я над ним нависаю?

Но лицо держит.

Ползет до скамейки, оббитой мягким шелком. Даже почти распрямив сутулые плечи.

— В могильник просто так никого не бросают. Так понимаю. Что ты не помнишь ничего, а? так вот. Проведу простейший ликбез. Никто не станет тратиться на самолет просто так. А ты явно не из наших мест. Значит, тебя сюда привезли и вышвырнули, потому что было, за что. Хрен тебя знает, правда ты не помнишь или притворяешься. Может. Ты детей убивал. Или насильником был. Или кого-то слишком важного прихлопнул. Только тех. Кого приговорили в самой страшной казни, там выбрасывают. Тех. Кому все кости переломать или забить до смерти слишком мало. Я видел разные трупы. Поверь мне. Не всегда я жил в этой пустыне… Видел людей с вырезанной кожей и обрубленными конечностями. Которых бросали подыхать прикованными цепями и покалеченными. От боли. От заражения. От потери крови или жуткого болевого шока. Но пустыня — самая страшная смерть. Поверь мне. Я не святой. Я много смерти видел. Многие ее виды сам призывал. Не смотри, что почти старик. Я и ножом умею управлять и руками. И в жизни много повидал. Много. Кроме одного. Чтобы кто-то из пустыни живым выбирался. Но не просто так тебя туда закинули. Не просто.

— Я не буду твоим рабом. Ничьим рабом не буду. Заруби себе это на своем сморщенном носу. Смертью умеешь управлять? Так и я умею. Не помню ни хера, и даже не пытаюсь сделать вид, что это не так. Не помню. Но и ты меня не продавишь. Поверь. Лучше было бы подохнуть, чем вот так, как они, — указываю глазами на его бойцов за забором.

— Но просто так я не сдохну, раз уж встал. Я с собой на тот свет не одного заберу. И тебя, вот поверь мне. Тебя в первую очередь. Если надумаешь.

— Я не спорю. Может, ты и не грешник с руками по локоть в крови. Хрен тебя знает. — он будто меня и не слышит.

— Невинных сюда тоже не меньше сгружали. Тех, кто слишком много говорил о том, что узнал. Или дорогу кому-то перешел. Не знаю. Но ты настоящий. Истинный дьявол. Если выжил.

— Значит, ты понимаешь. Эту жизнь я с мясом и дальше выгрызать буду. Не потому, что держусь за нее, Анхель. В том-то и вопрос. Не держусь. А смерть отступает перед тем, кто ее не боится. Кто ей самой глаза выдавить готов.

— Куда ты пойдешь? Без денег и без документов? Только с силой со своей и со своей яростью? Ты приметный. Те, кто тебя приговорили, сразу найдут. Идти тебе некуда. Только остаться у меня.

— Я слышал все. Что ты говорил, Анхель. Я разве против боя? Я сказал. А дважды повторять не привык. Я благодарен тебе. Но рабом становится не собираюсь. Думаешь, я боюсь твоих псов? Да мне плевать. Хоть десять их будет. Хоть двадцать. Хоть целый легион. Я выйду на этот бой. Но хочу, чтобы и ты усвоил. Я выйду на него только на своих условиях.

— Дьявол. Ты и правда настоящий дьявол. Я не ошибся. Не жажда жизни и не провидение тебя в живых оставило. Нееееет! Это что-то большее! Ярость твоя запредельная! Что-то за гранью! Будто ты сам часть пекла или ад тебя принимать не хочет!

— Слишком много философии, Анхель. Я сказал. На моих условиях.

— Ты знаешь, кто я? Одно мое слово. И тебя больше никто и нигде не найдет! Да. Ты силен. Но против сотни не выстоишь. Не одного такого. Как ты, пуля находила во сне! В страшном сне здесь никто не представит такого! Чтоб оставаться в моем доме и диктовать свое!

— Или мое слово или никак. Решай. Я сказал.

— Ладно. Бойцы все рабы. Но ты не будешь рабом. Я дам тебе кров под собственной крышей. Так будет оставаться и дальше, дам процент от каждого боя. Если захочешь. Со временем выправлю тебе документы. Но ты должен отработать у меня год. Год! И ни днем меньше!

— Это приемлимые условия. Только с годом ты погорячился. Твои щенки тебе за всю жизнь не заработают столько. Сколько я за один бой против десятерых. Поэтому так. Я уйду. Когда посчитаю нужным. Впрочем, это даже не условие. Это не обсуждается. Ты же знаешь. Если я захочу, я и так уйду в любой момент.