Беременная вдова

«Господи Иисусе. Скажи: „А где же укус пчелы?“ Скажи. А где же укус пчелы?»

— А где же укус пчелы? — сказал он.

Она остановилась и провела рукой по пояснице.

— По правде говоря, Кит, я и его замазала. Раз уж взялась за это дело. Ну, знаешь. Маскирующий крем.

Он подумал: я в очень странном месте — я в будущем. А самое странное вот что: я точно знаю, что мне делать… Освещенные внутренним механизмом шторма, все краски в комнате были трагическими, тропическими, болезненно-комическими — даже оттенки белого. Еще одна странная мысль: вульгарность белого цвета. «Сделай шаг вперед».

Сделав шаг вперед, он, по прошествии некоторого времени, сказал:

— Такая бледная. Такая холодная.

Она расставила ноги.

Падая, его полотенце, казалось, произвело страшный шум — словно свалившаяся палатка. Ее платье не издало ни единого звука. Первое, что она сделала, взглянув в зеркало, — обратилась к своим грудям; он никогда прежде не видел такого. Она пылко произнесла:

— Ох, какая же я. Ох, как я себя люблю.

Ни один из них не моргнул глазом, когда гром расколол комнату пополам. Он придвинулся еще ближе.

Она свела ноги вместе.

— Цок-цок, — сказала она.

Пошути о чем-нибудь. Два раза пошути. Не важно, что за шутки, но первая должна быть неприличной.

— Ты вытереться забыла.

Ее позвоночник затрепетал и выгнулся.

— Похоже, тебя отвлекли более высокие материи.

— Смотри, — обратилась она к фигурам в зеркале. — Я — парень. У меня тоже есть петушок.

«Скажи: „Ты сама — петушок“. Скажи. Ты сама — петушок».

— Ты сама — петушок, — сказал он.

— …И как ты только догадался? Я сама — петушок. А мы очень редкие существа — девушки-петушки. Отойди-ка на минутку.

Она нагнулась, расставив ноги, ее кулачок сжал вешалку для полотенец.

— Смотри. Вообще-то след от укуса довольно глубоко. Смотри.

Правой рукой она что-то делала; прежде он видел подобное, но под таким углом — никогда. «Скажи что-нибудь про деньги».

— Я хочу ей что-нибудь подарить. Твоей заднице. Шелка. Меха.

Правой рукой она что-то делала; прежде он никогда и не слышал о подобном.

— Смотри, что происходит, если пользоваться двумя пальцами, — сказал она.

Тут-то и наступил момент головокружения. Я слишком молод для того, чтобы отправиться в будущее, подумал он. Потом головокружение прошло, вернулся гипноз. Она сказала:

— Смотри, что происходит. Не с задницей. С пиздой.

Он тяжело уставился на него — на отдаленное будущее.

— Кое-кто сказал бы, что это немножко похоже на паясничанье — с этого начинать. Но у нас с тобой будет черная месса. Понимаешь — задом наперед. Все наоборот. Стой, не двигайся, а я все сделаю. Понял? И изо всех сил постарайся не кончить.

— Хорошо, — сказала она спустя несколько минут, устроившись коленями на коврике у ванны. — Так. Для меня единственный способ все это растянуть — это немножко потрепаться. Ты не против? Когда занимаешься чем-то другим, в большинстве случаев можешь при этом говорить… Зачастую, как мне кажется, без особого смысла… Но когда… когда… при этом говорить не можешь… Так, а вот этого ты, наверное, никогда прежде не видел… Большой, как эта штука, и очень твердый. Твердый, как вешалка для полотенец. Я могу сделать так, что он полностью исчезнет. А потом снова появится, еще больше. Ой, смотри. Он уже стал еще больше.

Ага, подумал он. Ага, так держать, Глория. Если хочешь, чтобы он был большим, просто скажи, что он большой.

— Полностью исчезнет. Гляди. В зеркало… Еще? Еще? Вот так. Я скоро начну убыстряться. Так, слушай внимательно.

Он слушал внимательно — а она его инструктировала. Об этом он тоже никогда прежде не слышал (впоследствии он охарактеризует это как «зловещий изыск»).

— Ты уверена? — спросил он.

— Конечно уверена. Так. Сейчас я начну убыстряться. Говорить больше не буду. Зато буду довольно сильно шуметь. А после, Кит, мы съедим легкий завтрак и пойдем ко мне в комнату. Договорились? Тогда ты наконец сможешь пощупать мои груди. И поцеловать меня в губы. И подержать меня за руку… Устроим себе праздник на весь день. Или ты лучше занялся бы своей пробной рецензией?

Пятый антракт

Они были детьми Золотого века (1948?—1973), в других краях известного как Il Miracolo Economico, La Trente Glorieuses, Der Wirtschaftswunder[83]. Золотой век, которому не было равных.

Что касается звукового фона, на протяжении этого периода таковым была музыка прогресса. Музыка того рода, что можно, например, было услышать в «Молодых» Клиффа Ричарда. Мы не о песнях. Мы имеем в виду ту длинную сцену, где — то под топ-топ, то под тук-тук — молодые превращают развалившееся здание в процветающий центр общественного досуга — молодежный клуб, для молодых.