Беременность не болезнь

И ведь человек не халтурил, не простаивал, не перекуривал, он просто так работал, он думал в таком темпе. Не выгнали мы его только потому, что плитку он положил идеально, по миллиметру вымеряя все расстояния и углы. Под конец работы мне уже было его искренне жаль – он родился не для нашего мира В его мире все углы должны быть прямыми, все поверхности идеально гладкими, а вся плитка белая. В крайнем случае допускается легкий оттенок, но одинаковый для всей площади. День на пятый его работы (он как раз приступил к укладыванию плитки) Степан Аркадьевич спросил у меня:

– А вот Сергей, он ваш муж?

– Да…

Я автоматически ответила, но на меня это произвело неизгладимое впечатление. Он ведь думал, перед тем как спросить. Судя по всему, думал долго. Мне просто стало интересно, а если не муж, то кто? Кто еще каждое утро может быть у меня дома в халате? Или его интересовало, состоим ли мы в законном браке? И если нет, то он бы отказался делать нам ремонт?

А самая главная достопримечательность которую мы оставили себе на память – это счет, который нам выставил Степан Аркадьевич. Мелким, убористым, но практически каллиграфическим почерком было исписано две тетрадные странички. Туда входили: повышающий коэффициент за работу со сложным узором, выравнивание каждого угла в отдельности, выкладывание плитки на площади 10,56 квадратных метров и два просверленных овальных отверстия за двадцать восемь российских рублей.

Это был первый случай, когда Сергей рассчитался, не досмотрев до конца счет.

Моя беременность перевалила за середину, Наташка (которая в животе) начала довольно активно пихаться. Но как только Машка или Сергей клали руку мне на живот, тотчас замирала, как мышь под веником.

Наташка, которая снаружи, тоже вела себя активно. Она очень похорошела, совершенно не маялась токсикозом и сообщила мне, что «они» едут на выходные в Париж. Интересно, что на прошлых выходных я видела, как из ее подъезда выходил страшно расстроенный Андрей с большой сумкой. Мириться приезжал? Или за вещами? Все-таки бабы – дуры! Чем он Наталье не угодил? Чем Марашко лучше? И на какие, интересно, бабки он ее в Париж повезет? Неужели она сама за это платит? И что он расскажет жене? Хотя, уж за это то можно не переживать, найдет что рассказать…

Все эти вопросы роились у меня в голове, но при взгляде на счастливую, похорошевшую Наталью не хватало смелости о чем-то ее спрашивать.

Мы катастрофически выбивались из графика ремонта. Пятнадцать дней плиточник Степан Аркадьевич неутомимо, но о-о-очень медленно выкладывал наше семейное гнездышко. Мне кажется, что этот человек проживет долго. Быстро у него не получится.

Моя собственная работа напрягала все больше. «Спокойная» должность руководителя производства тянула из меня жилы, словно сварливая жена. Дома была несварливая жена, которая жилы не тянула, но нервы мотала.

Каждый вечер я узнавал все новые подробности о бурном романе Шуры и Натальи. В конце концов я уже перестал на них реагировать, как вдруг ситуация накалилась.

В пятницу часа в четыре в издательство позвонила Катя и напряженным голосом потребовала немедленного моего приезда. Подробности она сообщить отказалась. Я так перепугался, что вылетел из офиса, забыв предупредить даже секретаршу. По пути домой раз пять звонил домой. Голос Кати оставался все таким же неестественным. На все вопросы она отвечала только, что это не телефонный разговор. «Скорую» вызывать отказывалась.

– Ну?! – прокричал я, вваливаясь в квартиру.- Что-то с ребенком?

– Типун тебе на… одно место, – ответила супруга. – Андрей узнал все.

Я замотал головой и попытался пару раз глубоко вздохнуть.

– Завидую Андрею, – признался я. – Он знает все. Я пока ничего не знаю. Я даже не знаю, кто такой Андрей.

– Наташкин мужчина.

– Как Наташкин? Она же еще не родилась!

– Да успокойся ты! С нашим ребенком все нормально, а вот у Натальи может все плохо кончиться.

Я, как подкошенный, сел на полочку для обуви. За подобные испытания следовало поучить жену оглоблей, но за неимением оной (оглобли) пришлось выслушать подробности развязки Наташкиного романа. Оказалось, ее прежний мужик – Андрей – узнал-таки про ребенка от Марашки, воспылал ревностью и вот-вот придет чинить разборки.

– Наташка говорит, – поясняла Катя, – что он психованный. И Марашко психованный. Представляешь, что будет, когда они встретятся?

– да – согласился я и снял левую туфлю, – не хотел бы я там оказаться.

– А придется! Кто их разнимать будет? Две беременные женщины?

– Почему две? Я тебя никуда не пущу.

– Ага! – сказала Катя и двинулась на меня пузом. Наташка как-то очень поспешно открыла нам дверь

и тут же юркнула в комнату. Там она забилась на диван и накрылась пледом чуть ли не с головой. Только глаза блестели из укрытия. Шура расхаживал из угла в угол.

– Если два человека любят друг друга, – сразу набросился он на меня, – почему они не могут быть вместе? Вот скажи, Катя!

Катя не ответила. Она уже обустроилась рядом с подругой и оказывала ей моральную поддержку путем проникновения под тот же плед.