Берендеево царство

С директором совхоза Вениамином Григорьевичем Ладыгиным я встречался только один раз и разговаривал не больше получаса, но и эта встреча проходила на рысях в самом прямом смысле, потому что мы оба сидели в седлах, а степные лошадки не любят плестись шагом, если не тяжело и они еще не устали.

Этой встречи я добивался дней десять. Ладыгин почти не бывал в городе. Все время он проводил в степи, ночуя в селах или в недостроенных домах центральной усадьбы. Застать его в городе было нелегко, несмотря на то что у меня была надежная агентура в лице конторской секретарши Таси Мамаевой. Она дала слово сразу сообщать мне о появлении директора и слово держала. Я немедленно бросался по свежему следу, но всегда опаздывал: Ладыгин, когда я совсем уж настигал его, скрывался в кабинете секретаря райкома партии, или у председателя райисполкома, или в товарной конторе, или в земотделе.

Однажды мне удалось перехватить его по дороге в кабинет и даже представиться.

— Да, — проговорил он, взявшись за ручку двери, — знаю, читал в газете. Как же нам быть? Вон их сколько слетелось на мою голову.

Он улыбнулся и показал на работников конторы и деловых посетителей, которые сгрудились вокруг него со своими папками и бумажками. Улыбка у него оказалась простая, открытая. Так и хотелось самому ответно улыбнуться, оттого что повстречался такой простецкий и славный человек. Он казался очень молодым, хотя было известно, что в гражданскую уже командовал кавалерийским полком. Значит, ему не могло быть меньше тридцати — тридцати пяти лет, а это мне казалось очень солидным возрастом.

— Как же нам быть? — повторил он и задумчиво провел ладонью по заросшей щеке. — Мы договоримся так: через два часа. Идет?

А когда в назначенное время я подходил к конторе, он уже стоял на высоком крыльце, подтянутый, стройный. Круто загорелые щеки его отливали сизой сталью после бритья. Он снова приветствовал меня открытой своей улыбкой, а из распахнутых ворот со двора ему подводили коня.

За спиной директора в дверях конторы возник главный бухгалтер, высоченный, тощий и усатый. Длинной рукой через директорское плечо он протянул толстый пакет, который директор взял — как сорвал с дерева лист — и не глядя стал засовывать в свою раздувшуюся полевую сумку.

— И еще сами ему скажите. — Бухгалтер погрозил длинным узловатым пальцем с коричневым от табачного дыма ногтем. — Прорабу этому скажите, что если отчет по центральной усадьбе сегодня не сдаст, банк счет закроет. Тогда он взвоет.

Директор стремительно сбежал с крыльца.

— Корреспонденту коня в момент! — крикнул он на ходу.

И, не спрашивая меня, умею ли я ездить верхом, и не дожидаясь моего согласия, он махнул в седло. Сдерживая рвущегося вперед коня, крикнул:

— Я по Алексеевской дороге! Догоняй!

Он был уверен, что в наше время мало найдется парней, которые бы не умели скакать на коне, и уж совсем нет таких, кто бы осмелился ему возражать, когда разговор шел о деле.

Очень скоро мне подвели коня-степнячка, мохнатого и темно-рыжего, косящего на незнакомого всадника опасным лихим глазом. На такого если разом не взмахнешь, то придется попрыгать на потеху случайных зрителей.

Ладыгина я увидел сразу, за городом. Его конь шел легкой рысью прямо через степь, по бездорожью. Мой степнячок звонко заржал и запросил повод. Повернув кепку назад козырьком, я пустил коня, и горячий степной ветер с присвистом запел в ушах.

Скоро я понял, что Ладыгина мне не догнать. Он, не оглядываясь, выдерживал дистанцию, а я не хотел горячить коня, чтобы не создалось впечатления, будто я злюсь или нервничаю. Наоборот, пусть ему кажется, что меня вполне устраивает такая дистанция. А мне и в самом деле было очень хорошо нестись по гладкой, выгоревшей под солнцем степи, не разбирая дороги.

По пути попался неглубокий овраг, поросший низкорослым корявым уремником. Я думал, что здесь, в прохладе и в тени, Ладыгин подождет меня, но увидел только, как его конь, отмахиваясь от мух хвостом, бойко вынесся наверх. А когда я тоже выбрался из оврага, его уже не было видно.

Я проскакал вперед. Кругом лежала степь, виднелись низинки и овраги, поросшие кустарником, далеко слева раскинулось какое-то село, блестели купола церкви и дрожали в солнечном мареве далекие тополя над крышами, а еще дальше уходили за горизонт невысокие хребты Общего Сырта, отроги великого Урала.

А Ладыгина не видно. Разозлившись на себя и на него, я повернул своего степнячка вправо и погнал его вверх по длинному отлогому косогору, где на самой вершине что-то маячило, человек или столб. Оттуда сверху от меня ничего не укроется.