Береника

Полководец вернулся, шатаясь, к сиденью, приготовленному слугами из камней и моха вблизи алтаря. Затем он дал знак подвести жертвенных животных.

Базилид тщательно осмотрел их и одобрительно кивнул головой. Он обнажил затем свою мускулистую руку и выхватил нож, торчавший за поясом. Затем с быстротой молнии перерезал горло животным. С глухим звуком они упали на землю.

Мероэ, бледная, как смерть, с блуждающим взглядом, наполняла кубок льющейся кровью. Часть ее Базилид брызнул на алтарь, произнося какие-то слова.

Наконец судорожные движения жертвенных животных замедлились, кровь стала литься меньше.

У Мероэ в руках был последний кубок с дымящейся кровью. Базилид в это время быстро и умело содрал шкуры, разрезал на куски мясо и, посыпав его солью, положил на костер. Затем он поджег костер, и густой дым заслонил пророка и девушку.

Мероэ с расширенными от ужаса глазами смотрела на своего господина. При каждом его движении она вся вздрагивала. Наконец раздалось грозно:

– Пей!

Холодящий ужас сковал ее, она с мольбой смотрела на пророка.

– О повелитель… – шептала она.

– Пей! – повторил он.

Она пошатнулась, рука с кубком дрожала, как в лихорадке.

– Я не могу, повелитель. Я не могу…

Она опустилась перед ним на колени. Ее длинные светлые волосы рассыпались по земле, в глазах светилось безумие.

Базилид произнес страшное проклятие, потом вырвал кубок из рук Мероэ и силой втиснул край кубка между ее губами. Дымящаяся густая струя жертвенной крови вылилась в горло Мероэ. Потом Базилид отпустил ее, и она упала на землю.

Заходящее солнце бросало кровавые лучи сквозь облака дыма. Легкое дуновение ветра разносило дым во все стороны, и вся поляна была покрыта туманной завесой, то сгущавшейся, то открывающей полосы дрожащего волшебного света. Все предметы казались призраками в этом странном освещении. Искры то вспыхивали мелкими огненными язычками, то потухали, словно танцуя на верхушках деревьев, на оружии и шлемах солдат. Таинственная тишина разлита была вокруг. Ее прерывал только треск догорающего костра на алтаре и шипение жертвенного мяса, от которого поднимался бледно-желтый дым.

Пророк удовлетворенно кивнул головой, потом скользнул сквозь клубы дыма в заросли, скрывающие вход в его пещеру.

Вскоре после этого раздался шум крыльев в глубине леса. Огромный орел поднялся высоко над вершинами деревьев и стал кружить вокруг алтаря. Веспасиан вышел из мрачного раздумья и посмотрел на парившую наверху птицу. Она была эмблемой власти Рима над всем миром. Не было ли это знамением, посланным иудейским богом?

Вид птицы разрешил тягостное молчание, томившее всех. Они указывали друг другу на птицу. Поднялся шепот, перешедший в общий громкий крик:

– Да здравствует вечный Рим!

Ветер улегся, и жертвенный дым поднялся столбом к небу.

Орел, которого отпугнул крик, на минуту улетел в сторону, потом вернулся и стал снова кружить над манящей его добычей. Суживая круги, он почти неподвижно повис на один миг в воздухе. Раздался пронзительный клекот, и орел бросился в дым и пламя. Потом он снова взвился на воздух, держа в когтях кусок мяса. Вдруг появился второй орел, как молния кинулся на него и стал отбивать добычу. Завязалась яростная борьба. Когда один, нападая, старался схватить другого, тот искусно ускользал от него. Наконец оба они медленно опустились на землю рядом с Веспасианом, который, сдвинув брови, ждал исхода их боя. Но новое чудо! Истощились ли силы соперников, или они повиновались таинственному высшему велению? Они вместе бросились на добычу и, раздирая ее острыми клювами, жадно проглатывали куски с громким криком.

"Что означает этот странный знак? С кем ему придется делить торжество победителя?" – подумал Веспасиан.

Агриппа тихо подошел к нему. Показывая на второго орла, он сказал:

– Тит!

Веспасиан вздрогнул, пораженный правдоподобностью пророчества. "Конечно, его горячо любимый сын предназначен самими небом делить с ним власть". Лицо его просветлело. Он подозвал к себе Тита и показал ему на обоих орлов. Они только что взлетели и поднимались теперь все выше и выше медленными величественными кругами и наконец исчезли из виду.

Тит, казалось, всего этого не видел. Он стоял, прислонившись к носилкам, в которых была Береника. Он видел только ее. Но она, казалось, не обращала на него внимания, хотя ее рука покоилась рядом с его головой у края носилок. Его горячее дыхание касалось ее бледных пальцев, проникало под широкий рукав платья, обдавая пламенем ее руку.

Столб дыма на алтаре прояснился и вскоре совсем рассеялся, но огонь еще горел, даже сильнее, чем прежде: в нем дрожали стоящие за алтарем деревья зыбкими призрачными очертаниями.