Берестяная почта столетий

Раскопки в Новгороде решили эту загадку, перечеркнув и возникшее было представление о примитивной простоте рядового новгородца. Оказалось, что очень многие деревянные предметы, повседневно служившие человеку, украшены такой же причудливой и изощренной резьбой, как и стены владимирских храмов. А когда в слое XI в. были найдены уцелевшие дубовые колонны здания, построенного еще в X столетии, на них оказались фантастические существа – двойники владимирских. Только новгородские были на 200 лет старше. Значит, загадочный стиль в действительности возник не за рубежами Руси, а на славянской почве. И там, где не было подходящего камня, пользовались главным поделочным материалом прошлого – деревом. Во Владимире резали и на камне, и на дереве, но деревянные предметы там не сохраняются в земле. В Новгороде резали на дереве, а не на камне потому, что строительный материал Новгорода – ильменский известняк рыхл и вовсе не приспособлен для резьбы, в отличие от владимирского плотного и пластичного белого камня.

Что же касается резных дубовых колонн, о которых только что было рассказано, вполне возможно, что они являются дошедшим до нас остатком древнейшей новгородской церкви – тринадцативерхой дубовой Софии, построенной сразу же после принятия христианства, в 989 г., а в середине XI в. сгоревшей. Ныне существующий Софийский собор был выстроен после этого пожара, и несколько поколений историков русской архитектуры мечтают найти остатки древнего собора и представить себе внешний вид этой восхищавшей современников постройки.

Открытие неведомого ранее мира бытового искусства оказалось важным и по другой причине. Прежде, когда этот мир еще не был известен, великие произведения новгородской архитектуры и живописи воспринимались как прекрасные цветы, выросшие на пустыре. Понимать их красоту, думали тогда, могут только немногочисленные избранные ценители из среды высшего духовенства и боярства и сами художники.

Сейчас мы видим, что это не так, и шедевры высокого искусства, и украшенные резьбой деревянная ложка или костяной гребень принадлежат к одному кругу явлений, порождены общим стремлением к красоте, потребностью выразить художественный вкус в образах, соответствующих обстановке.

Мы познакомились с некоторыми из археологических открытий, преодолевающих умолчание летописи и других письменных источников. Но главное в этих открытиях – возможность представить средневекового новгородца в окружении привычных для него вещей, в обстановке построенной им усадьбы – срубленного из свежей сосны дома. Для археолога остатков таких построек и собранных среди них древних предметов достаточно, чтобы домыслить картину усадьбы. Это как бы сцена еще не начавшегося спектакля, на которой расставлены все нужные для нее предметы обстановки и реквизита. Действие еще не началось, но уже можно понять, как примерно будут выглядеть герои пьесы, которые вот-вот выйдут на сцену. Ведь вещи всегда очень многое могут сказать об их владельце. Вспомните, как Шерлок Холмс дал исчерпывающую характеристику старшему брату доктора Уотсона, внимательно изучив его карманные часы.

И все же, как бы красноречивы ни были вещи, они не заменят своего владельца. Они скажут о нем, но не сумеют рассказать о том, чему свидетелем был он сам. Тысячу раз остается прав замечательный русский поэт И. А. Бунин, сказавший:

Молчат гробницы, мумии и кости.
Лишь слову жизнь дана.
Из тьмы веков на мировом погосте
Звучат лишь письмена.

Конечно, голос человека, умершего сотни лет назад, уже никогда не прозвучит. Звучать для нас может только написанное им. Но, если бы комплекс усадьбы и найденных на ней вещей дополнился записями владельца, полученными им письмами и записками, картина, открывающаяся при раскопках, была бы завершена участием в ней вполне конкретного человека. Можно ли было надеяться на такую находку?

Береста заговорила

Мнение исследователей на этот счет было малообнадеживающим. Многолетним спорам о состоянии грамотности в Древней Руси был в начале XX в. подведен итог буржуазным историком русской культуры П. Н. Милюковым. Одни, писал он, считают Древнюю Русь чуть ли не поголовно безграмотной, другие допускают возможность признать распространение в ней грамотности. «Источники дают нам слишком мало сведений, чтобы можно было с их помощью доказать верность того или другого взгляда», однако все как будто говорит в пользу первого взгляда. Ту же мысль внушал гимназический учебник: «Тогда письменность ограничивалась списыванием чужого, так как немногие школы служили нить для приготовления попов». Даже в начале 50-х гидов нашего столетия повторялось мнение, что грамотность была в Древней Руси привилегией толь-го исключительно высшего слоя общества – князей, и попов.