Бережок. Стихи и рассказы

— Ну, если сзади — ладно, — согласился капитан и улыбнулся — Родной деревней немного подышим.

И поплыли скворцы с нами. Из шумных морей в тихие, из жарких краёв в прохладные. Внизу — летучие рыбы, вверху — наши птахи. Полетают над океаном, посмотрят на нашу работу, спустятся к камбузу и треплют длинными носами мясо, нарезанное узкими полосками. А плотник справляется:

— Что, хороши черви? Не хуже настоящих! То-то!

А они поклюют, порхнут к скворечникам, к одному и другому, и поют, и смотрят, скоро ли родная земля.

Хорошо! Даже грузовой штурман сказал:

— Ничего себе «каютки» облюбовали!

Но вот миновали мы чужие воды. Ни акул вокруг, ни летучих рыб. А впереди — земля. Родная. Наша.

И лишь вошли в порт, два скворца из нижнего скворечника пурх — и вылетели. А двое улетать не хотят. Нужно скворечники снимать, а они — никуда. Заглянул плотник в птичью «каюту», а там яички…

— Ну и что делать будем? — спрашивает капитан.

Володя снял скворечник с яичками и, едва пришвартовались, пошёл с ним к первому дворику с тополем. Ласково, по-доброму, поклонился хозяйке:

— Бабуля, может, возьмёте жильцов к себе? Бабуля посмотрела и говорит:

— Хороших жильцов отчего ж не взять? Только на дерево я сама не полезу…

— А это мы мигом! — сказал Володя.

Забрался он на дерево, прикрепил скворечник к тополю. Спустился, посмотрел, как нырнули скворцы в родной домишко, и помахал им: «Живите!»

Отправились мы снова в моря. Идём, плывём, а птицы над нами нет-нет — и пролетают. Иной раз кружат, кричат. Что кричат, не понять. Может быть: «Смотрите, вон палуба. Наша, родная». А может, видят Володю и говорят про него: «Смотрите, а вон человек. Наш. Родной».

ПЕСНЯ

Стало холодно в морях,
Серо, снежно, люто,
И летит в зелёный мрак
Светлая каюта.
Настужусь — вздремнуть хочу,
Лягу спать — не спится.
Я приёмничек включу —
Запоёт певица.
Не про ветер, зимний, злой,
В песенке поётся,
А про то, как над землёй
Жаворонок вьётся.
Мне волна грозит крылом,
Налетит, завертит!
Буревестник за стеклом
Линию очертит.
Укрываюсь и лежу,
Но не унываю,
А приёмничек держу,
Песне подпеваю.
И не зол мне ветер злой,
И сквозь сон поётся
Про края, где над землёй
Жаворонок вьётся.

ОНКЕЛЬ ФЕДЯ

Всю последнюю неделю осени мы стояли в маленьком японском порту. Погода была ясная. Солнце с утра обливало светом снежную гору, бывшую когда-то вулканом, и весь тихий рыбацкий городок у её подножия. Залётный ветер подёргивал холодеющую воду, покачивал на волне рыбачьи судёнышки, так что на них позванивали колокольцы. В домах он скользил по окнам, веселил на крышах магазинов заскучавшие иероглифы и наполнял всё вокруг глубинным запахом океана.

Работалось под таким ветром бодро. Я стоял на причале, подновлял чернью потёртый в долгом рейсе борт нашего парохода. Каток быстро ходил по железу. Краска ложилась легко, блестела, и в глубине борта, как в настоящем зеркале, отражался весь цветной мир — и снежная гора, и бегущие по причалу японские грузчики в жёлтых касках, и сам я…

Иногда на корму стоявшего рядом немецкого танкера выходил глотнуть свежего воздуха грузный повар в белой куртке и белом колпаке. Сделав несколько приседаний и взмахов распаренными руками, он перегибался через борт, осматривал мою работу и, одобрительно покачав седой головой, показывал огромный большой палец: «Гут! Хорошо!»

Дежуривший у нашего трапа мой приятель Федя пожимал плечами и всем своим видом словно бы говорил: «За что хвалить? Обыкновенно…» Говорил он это, в общем, шутя, потому что мог шутить в самых нешуточных ситуациях. Бывало, бежит во время шторма по палубе, увидит летящую навстречу волну и грозит ей: «Эй, голубушка, поосторожней!» А подбросит палуба, он ей тоже выговор делает: «А потише нельзя? Я, может быть, плавать не умею!

Швырнёшь за борт, утону, отвечать сама будешь!»

Федю, действительно, никто из нас плавающим не видел, ни на кубинском пляже, ни в горячей индийской воде. То ли надоела вода человеку, то ли, в самом деле, не плавает. А ведь все моря-океаны обошёл. Бывает же такое!

Так вот Федя шутливо кивал немцу и объяснял знаками: «Ничего особенного!»

Особенного, конечно, ничего не было. Работа как работа. Но вокруг было так свежо, так ветрено пахло океанской глубиной, что я, да и Федя, соглашались с немцем: «Гут! Хорошо!»

Нравилась погода, наверное, и японским ребятишкам. Они собирались в порту в своих тёмных школьных костюмчиках, раскладывали прямо на причале альбомы, краски, рисовали море, острова, корабли и наш бывалый с красным флагом лесовоз. Получалось у них всё ярко, празднично.