Бери и помни

– Мне-то… Хорошо тебе говорить, – завела свою песню Селеверова. – Тебя целыми днями дома нет, а она у меня все время перед глазами в засаленном фартуке и…

– И что? – перебил жену Олег Иванович.

– И то. Если бы не я, вы бы со своей Дусей уже грязью заросли. В туалет пойдет – накапает. Перешагнула – пошла. Даже не заметила. В раковину свои волосы седые смывает и не убирает. Посуду всю засрала – перед людьми стыдно…

– А перед людьми тебе не стыдно десять лет дома сидеть, хреном грушу околачивать и на старухе верхом ездить?

– Какая же она старуха? – язвительно уточнила Римка. – Самый сок. Шестьдесят.

– Я посмотрю, какая ты в шестьдесят будешь.

– Я-то? – осклабилась Селеверова. – Такой точно не буду.

– Ка-а-акой? – взревел Олег Иванович.

– Та-а-акой! – заорала Римка.

– Ка-а-кой? Ну! Говори…

– Зассыха! – выкрикнула Селеверова и вскочила с кровати.

– Т-ты… т-ты… – начал заикаться Олег.

– Ну… Кто я? – наскакивала на него жена.

– Сука ты барачная, – буднично, без надрыва сообщил Селеверов и хлопнул дверью.

– Сука, говоришь, барачная, – повторила Римка и подошла к зеркалу. – Ну-у-у, это мы еще посмотрим, – пригрозила она собственному отражению и расправила смятое покрывало. – Посмотрим…

К началу выпускных экзаменов в семье наступило временное зыбкое перемирие. Зыбкое настолько, что становилось страшно перед неумолимо надвигавшимся будущим, по отношению к которому Римка прошипела свое «посмотрим» и затаилась, словно перед атакой.

Евдокия же так далеко не заглядывала и провожала девочек на очередной экзамен как на Голгофу, путь на которую пыталась подсластить обязательной шоколадкой под названием «Кофе со сливками».

– Чего тебе? – шепотом интересовалась Анжелика у Дуси, тревожно заглядывавшей в комнату ранним утром.

– Не спишь? Учишь?

– Повторяю, – отчитывалась гиперответственная Лика, вступившая в борьбу за медаль.

– Нельзя так, – журила ее Евдокия шепотом, чтобы не разбудить безмятежно дрыхнувшую Элону.

– Спи иди, – отмахивалась Анжелика от беспокойной Ваховской и терла глаза.

– Посижу? – просилась Дуся и, не дождавшись ответа, устраивалась рядом.

– Поспрашивай меня, – требовала Лика и вручала Евдокии тетрадку с билетами.

– Да разве ж я что пойму? – огорчалась Дуся, пытаясь рассмотреть исписанные убористым почерком тетрадные листы.

– А чего тут понимать-то? – сердилась Анжелика. – Открывай на любой странице и спрашивай.

– Не буду, – упрямилась Ваховская и требовала, чтобы Лика легла отдыхать. – Сколько ж можно?

Не выдерживая Дусиного напора, будущая медалистка сдавалась и просила завести будильник на шесть, чтобы перед экзаменом повторить.

– Не буду, – противилась Евдокия. – Четыре уже. Два часа осталось. Давай на семь.

– На шесть! – требовала Анжела, видя, что Ваховская выставила стрелку будильника часом позже.

– На шесть, на шесть, – соглашалась Дуся и оставляла все как есть.

– Зачем так рано? – возмущалась Элона при воплях будильника и поворачивалась на другой бок.

– Затем, что у тебя экзамен, – врывалась в комнату взъерошенная Римка.

– А Ли-и-ика где? – стонала младшая Селеверова, понимая, что подъем неизбежен.

– На кухне, завтракает.

– Че-е-ем?

– Чем бог послал, – отмахивалась Римка и стаскивала с дочери одеяло. – Вставай!

– Сейча-а-ас, – обещала Элона и сворачивалась калачиком.

– Ну сколько можно! – возмущалась мать и пыталась стянуть Лёку с постели.

Это получалось легко: невесомая Элона послушно сваливалась и, встав на колени, беззвучно ругалась, проклиная идиотскую школу, комсомолку-сестру и жизненные невзгоды сроком на один летний месяц.

– А все для чего? – пафосно вопрошала Лёка. – Для того, чтобы всю жизнь гробиться за три рубля! Вот как Дуся, например.

– Твоя Дуся, – кривилась Римка, – три рубля сроду не получала. У нее денег куры не клюют. Мне в сберкассе девчонки сказали. Каждый месяц приносит.

– Да ладно… – недоверчиво смотрела на мать Элона.

– Вот тебе и ладно, – вспыхивала Селеверова и в сердцах хлопала дверью.

Пока младшая сестра совершала утреннее омовение, строгая Анжелика восседала на кухне, являя собой печальное зрелище стопроцентной будущей медалистки.

– Ты чего, голову не моешь, что ли? – поинтересовалась ослепительно прекрасная и свежая после душа Элона, присаживаясь рядом за стол.

– Нет, – подтвердила Лика, проведя рукой по сальным волосам, забранным в конский хвост. – Примета плохая.

– Так ты и не умывайся, – язвительно посоветовала Элона. – Чем страшнее, тем умнее.

– Опять? – вскинулась Дуся на свою любимицу, поражаясь выносливости и целеустремленности старшей сестры. – Мешает она тебе?

– «В человеке все должно быть прекрасно», – процитировала Лёка и уставилась на сосредоточенную Анжелику. – И не только мысли, между прочим.

– Ешь давай, Василиса Прекрасная, – засмеялась Ваховская и поставила под нос юному философу тарелку.

– Это что за гадость? – поморщилась Элона и вопросительно посмотрела на Евдокию.

– Это не гадость. Это омлет.

– Ненавижу омлет.

– С каких это пор? На прошлой неделе любила, а сейчас вдруг возненавидела.

– Вот так вот, – капризно надула губы Лёка.