Бери и помни

– Да при чем тут я? – возмутилась жена. – Она сама не поехала.

– А вы ее позвали?

– А чего звать-то? Собралась – пришла. Меня вон они тоже не звали.

– Тебя и не надо. Тебе как матери положено. Она их растила, вообще-то. Право имеет…

– Это ты им скажи!

– Это ты им скажи, – отчеканил Олег Иванович.

– Па-а-апа! – вылезла из машины Элона. – Ну чего мы не едем? Скоро все начнется…

Селеверов даже не повернул головы, уставившись на собственные ботинки.

– Ну хочешь, я пойду ее позову? – предложила Римка.

– Вовремя надо было. А теперь она и сама не пойдет. Что, я ее не знаю, что ли… Дорого яичко, да к Христову дню.

– Оле-е-ег, – Селеверова вдруг стала беспримерно покладистой, – поехали. Это же твои дети. Не надо им портить праздник. Ну что ты взъелся из-за этой старухи? Что случилось-то? Не пойму…

– Вижу, что не поймешь, – оперся о капот машины Селеверов и посмотрел на Римку с таким выражением лица, что она прокляла день, когда встретила на своем пути это усатое чудовище, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. – Садись в машину, – бросил Олег Иванович и занял свое место рядом с водителем. – Поехали!

«А может, и правда надо было вернуться?» – стучало в висках у отвыкшего от людей за три недели больничного уединения Селеверова, изнемогавшего в президиуме в качестве почетного гостя школы. Было душно, рядом важно сопела школьная администрация – награждали медалистов.

– На сцену приглашается… – объявляли ведущие, и директор на пару с представителем из ОблОНО дружно шли навстречу спотыкавшейся на каблуках медалистке или ежившемуся в неудобном костюме медалисту.

«Одни парни», – отметил про себя Селеверов и искоса посмотрел на соседний ряд. В окружении разномастных костюмов там сидела его Лика с отрешенным лицом. Она впервые оказалась в чисто мужской компании. Отцу передалось волнение дочери, и он автоматически, чтобы успокоиться, потер левую сторону груди. Прислушавшись к себе, понял: все спокойно, сердце билось ровно, иногда чуть-чуть застревая в своем медленном ритме.

Анжелика, почувствовав на себе чей-то взгляд, завертела головой, Селеверов, заметив ее движения, нагнулся.

– На сцену пригла-а-ашается… – ведущие взяли паузу, а потом дружно гаркнули: – Се-ле-ве-ро-ва… Анжелика, десятый «бэ-э-э-э».

Зал взорвался аплодисментами, и в проход выскочила разрумянившаяся Лёка, искренне радующаяся за сестру.

– Ан-же-ли-ка! Ан-же-ли-ка! – скандировали одноклассники, поддерживая таким образом обеих сестер. При этом одна неистовствовала в проходе, хлопая с такой силой, что заломило ладони, а другая – поднималась на сцену, боясь рухнуть от волнения.

«Дочка», – прослезился Селеверов и поискал глазами жену, обернувшись назад.

Почувствовав взгляд мужа, Римка смутилась и закрыла лицо руками. Олег Иванович догадался: плачет.

Плакала и оставленная в пустой квартире Дуся, раскачиваясь из стороны в сторону. Лишенная возможности видеть то, что оказалось открыто взгляду супругов Селеверовых, своим вещим сердцем она чувствовала то же и, не стесняясь, называла своих Лелёк «девочками дорогими, ласточками писаными». Обида не приживалась в Дусином сердце больше чем на минуту. Горечь жизни всегда была сладковатой на вкус, а в невезении скрывалась огромная удача, мешком свалившаяся на ее пути июльским днем из женской консультации. Именно так думала Евдокия и вместо упреков возносила Богу благодарность: «Слава Тебе, Господи! Слава Тебе!»

Домой Селеверовы вернулись под утро. В неполном составе. Олег Иванович, давший обещание лечащему врачу, досматривал сон на больничной койке, Римка и Анжелика стягивали в прихожей с отекших ног туфли, и только Элона с толпой возбужденных одноклассников пыталась определить стороны света, чтобы, как и положено, устремив глаза на восток, встретить рассвет новой жизни.

– А ты чего не пошла? – ворчливо поинтересовалась у Лики Евдокия Петровна, усматривая в разделении сестер по интересам определенную несправедливость.

– Не захотела, – ответила за дочь Селеверова и на полусогнутых ногах заковыляла к дивану.

– А чего не захотела-то? – нагнувшись к Анжелике, шепотом полюбопытствовала Дуся.

– Да ну-у-у… Что я, восхода, что ли, не видела? Спать хочу…

Евдокия хмыкнула и аккуратно поставила сброшенные Селеверовыми туфли на полочку.

– Как там? – присела она на краешек дивана и по-собачьи заглянула в полуприкрытые Римкины глаза.

– Норма-а-ально, – зевнула Селеверова и пожаловалась: – Ноги только устали.

– Неужели не устали… – поддержала ее Дуся и как бы в никуда спросила: – Дали медаль-то?

– Дали…

– Хорошо, – тихо порадовалась Евдокия.

– Норма-а-ально, – отмахнулась Римка и слезла с дивана, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Ваховская поскреблась было в комнату к Анжелике, но, приоткрыв дверь, поняла, что девушка спит и разговора не получится. Оставшееся время Дуся провела возле окна, заранее подтащив к нему свой великанский, как его называла Лёка, стул. Периодически Евдокия задремывала сидя и роняла на грудь свою отяжелевшую голову, но потом вытягивала шею, с хрустом потягивалась и продолжала наблюдение.