Бери и помни

– У-у-у-у… – протянул Олег Иванович, поглаживая дочь по спине. – Не много ли претензий? О чем-то ты с ним раньше же говорила, до свадьбы…

– До свадьбы у нее рот был занят, – спошлила мать и мерзко хихикнула.

– Ма-а-ама! – возмутилась Элона и зарыдала с еще большим удовольствием.

– Смотри, чтоб не беременная, – цинично заявила Римка. – Мне ваши выблядки не нужны, я своих сама воспитывала.

– Ма-а-ама! – с новой силой завопила Лёка и выгнулась, как бывало в детстве, истеричной дугой. – Ка-а-ак ты можешь?

– Очень просто, – осекла ее Селеверова и добавила: – Мне рассчитывать было не на кого. Вот и ты на меня с отцом не рассчитывай.

– А Дуся? – всхлипывая, напомнила Элона разошедшейся не на шутку Римке.

– Вот Дусе своих щенков и подбрасывай! – оборвала ее мать и вышла из комнаты.

Невзирая на то что Селеверова перед мужем готова была защищать интересы дочери, возвращения Лёки под своды родного дома она никак не хотела. Выдав ее замуж, Римка завершила очередной жизненный цикл и наконец-то почувствовала себя настолько свободной, что даже Дуся не могла омрачить ее хорошего настроения. В свои тридцать девять Селеверова ощущала себя матерью двух замужних дочерей, то есть умудренной жизненным опытом женщиной, но при этом еще достаточно молодой.

– Мы с тобой, Мусь, – иногда нежно говаривал Олег Иванович, – еще детей могем нарожать.

– Обязательно! – ерничала Римка, материнский инстинкт которой так и не развился до такого состояния, когда женщина испытывает гордость, глядя на свое потомство. Не исключено, что виной этому стала Дуся, оградившая Селеверову от массы чисто материнских обязанностей, которые, с одной стороны, утомляют, с другой – придают значимость существованию.

Римка прекрасно понимала, что, окажись она сейчас за тридевять земель, ничего с ее Лелёками не случится. Тогда, много лет тому назад, это Селеверову ранило, возбуждало ревность и обиду. При этом от предоставленного Евдокией комфорта отказаться она уже не могла, а потому терпела, периодически взрывалась и ненавидела свою благодетельницу «за все хорошее».

Зато теперь благодаря замужеству дочерей из ее жизни исчезли причины психологического дискомфорта. Она стала мягче по отношению к Дусе: во всяком случае, перестала бегать за ней с тряпкой и перемывать и так чистую посуду. Даже у Селеверова возникло ощущение второй молодости, потому что Римка встречала его, как когда-то, в бараке, лукавая и быстрая, и все чаще называла Олежа.

И что? Наконец-то познав радость гармоничного существования на просторах четырехкомнатной квартиры, добровольно от этого отказаться? «Никогда!» – говорила в ней молодая женщина. «А куда деваться?» – подначивала ее Селеверова-мать.

– У тебя же квартира! – напоминала Римка дочери. – Я в твои годы о таком помыслить не могла.

– Мама, мне плохо в этой квартире. Я ненавижу эту квартиру, потому что там Куприянов.

– Гони своего Куприянова в шею, – с легкостью советовала Селеверова в тайной надежде, что Элона останется на своей территории.

– Он не уходит, – пожаловалась Лёка и свернулась калачиком на диване, подчеркивая таким образом постигшую ее невыносимость бытия.

– Как это не уходит? – недоумевала Римка и грозилась обо всем рассказать Селеверову.

– Он говорит, что ему некуда идти, – смиренно проговорила Элона, демонстрируя чудеса милосердия.

– Что значит «ему некуда идти»?! – возмутилась Селеверова. – Раньше же он жил где-то?

– У мамы, – поведала Лёка.

– Вот пусть и топает к маме!

– Он говорит, что любит меня, – романтично вздохнула Элона, любуясь своим отражением в экране выключенного телевизора. – Мне его жаль…

– Слышь ты, жалейщица! Ты давай уже определяйся с этой любовью и либо живите, как люди, либо давай его к маме, – решительно заявила Римка, подустав от дочерней томности.

– Как я могу выгнать из дома человека, мама?

– Очень просто. Ты там вообще не прописана. Отец сказал, квартира на Дусе.

– А почему? – поинтересовалась Лёка, никогда не задумывавшаяся, за счет чего так очевидно преумножается состояние семьи, ведь ее мать не работала ни дня.

– По кочану, – отмахнулась Римка. – Маленькая? Не понимаешь?

– Может, тогда Дусю попросить?

– Ага, ты еще вашу учительницу начальных классов попроси: пусть мальчику а-та-та сделает.

– Ну ма-ама!

– Отцу надо сказать, пусть сходит.

Узнав о предстоящем визите, Селеверов стал чернее тучи.

– Я тебе вышибала, что ли? – грозно поинтересовался он у жены.

– Ты му-жик, – по слогам произнесла Римка и надавила на отцовскую жалость. – Ты что, хочешь, чтобы твоей дочери ребра переломали?

– Не понял, – оторопел Олег Иванович. – Он ее на кулак, что ли, насаживает? Бьет?

– Я тебе о чем говорю? – с легкостью оболгала зятя Селеверова и сделала страшные глаза.

Вечером этого же дня Элона навсегда простилась с преданным Куприяновым, наотрез отказавшимся признать факт рукоприкладства в момент разговора с влиятельным тестем.

– Я ее, папа, пальцем не тронул, – заикаясь, пояснил будущий физрук.

– Я тебе, пацан, не папа! – оборвал его Селеверов и дал пять минут на сборы.