Сталин долго ходил по кабинету, изредка бросая короткие взгляды на Шахурина, словно утверждаясь в правоте тридцатисемилетнего наркома, которого он недавно выдвинул с партийной работы.
— Подумаем, — неопределенно ответил Сталин, и Шахурин покинул кабинет Верховного. Часы на Спасской башне показывали без четверти восемь. Шахурин сел в «эмку» и направился в наркомат, беспокойно думая о разговоре со Сталиным: «Что же он решит?»
Около часа ночи в кабинет наркома вошел улыбающийся Василий Петрович Баландин…
На следующий день Сталин позвонил Шахурину, справился о Баландине.
— Сделайте так, чтобы Баландин быстрее отправился на завод, — нам очень нужны моторы…
Сталин знал, что в тюрьмах и лагерях находятся тысячи специалистов промышленности, командиров РККА, рабочих, ученых, но выпускать их не торопился, — из тюрем выпускались единицы и то после неоднократных просьб и обращений к Сталину тех, кому он доверял, назначив их на большие ответственные посты.
Аресты же продолжались…
В начале 1942 года были арестованы начальник оперативного отдела наступающего Западного фронта генерал В. Голушкевич, генерал В. Меликов и другие…
На одном из совещаний в Ставке Сталин высказал свои суждения о характере войны, предложив провести в 1942 году ряд наступательных операций на юге страны. С ним не согласился Жуков, пытаясь убедить присутствующих в необходимости наступления Западного фронта с целью ликвидации остававшейся довольно сильной ржевско-вяземской группировки немцев.
— Это полумеры! — возразил Сталин и предложил выступить Тимошенко.
— Я и военный совет войск юго-западного направления считаем необходимым нанести упреждающий удар на юге, захватив инициативу в свои руки.
Присутствующие Молотов и Ворошилов согласились с предложением Тимошенко, уловив по интонации и жестам Верховного его согласие на удар войск на юго-западном направлении. Казалось, все были согласны, но неожиданно поднялся председатель Госплана, тридцативосьмилетний Николай Вознесенский и возразил Тимошенко, ссылаясь на нехватку танков и самолетов для нанесения мощного удара и высказав сомнение в благополучном исходе этой огромной по масштабам операции. Хватит ли сил?
Вмешался Берия:
— Вы что же, товарищ Вознесенский, сомневаетесь в расчетах и планах товарища Сталина?
— Нас здесь собрали для того, чтобы серьезно обсудить обстановку и наши мероприятия, поэтому я и задал Тимошенко такой вопрос, а ваша реплика мне непонятна, — ответил Вознесенский.
24
«Я не знал, что нарком затаил обиду не на одного человека, что он сразу после войны, получив в середине 1945 года звание Маршала Советского Союза, примется за тех, кто принес славу стране и советскому народу. Думаю, что популярность и звезды Жукова, Новикова, Шахурина, Воронова и других военачальников и наркомов не давали ему покоя по одной причине: боялся, что Сталин возлюбит других, того же Жукова, а его, Берия, отодвинет на задний план в лучшем случае. Ему виделась судьба Ежова…
Его личный вклад в победу был несравнимо меньше.
— Берия лишь короткий срок в 1942–1943 годах был членом военного совета Закавказского фронта, но как только Красная Армия вытеснила немцев из Закавказья, а потом и Крыма, Берия, по указанию Сталина, занялся выселением чеченцев, ингушей, балкарцев из их родной земли в Казахстан и Сибирь. Я и сейчас с содроганием вспоминаю те холодные ночи, когда стариков, детей, женщин вытаскивали с узлами из домов и бросали в дырявые товарные вагоны, весь внутренне сжимаюсь, закрываю глаза, чтобы как-то забыться, вытолкнуть из себя пережитое, чтобы снова не увидеть искаженные страхом лица бедных мучеников…
Берия боялся, что кто-то встанет между ним и Сталиным. Надо сделать так, чтобы Верховный не мог быть без него, постоянно нуждался в нем.
Не раз доводилось слышать, как Берия при разговоре со Сталиным не скупился на похвалу полководческого гения вождя, его огромных заслуг в годы войны, на компроматы виднейших и известных полководцев, ученых, работников промышленности, стараясь склонить вождя на свою сторону, убедить его в том, что вокруг снова «зашевелились шпионы, враги народа, скрытые, хорошо замаскировавшиеся вредители». Зачем это ему было нужно? Полагаю, ради одной цели: возвысить свою персону.
Однажды, сразу после приема в честь участников Парада Победы, Лаврентий Павлович сказал мне:
— Арчил, ты непомерно восторгаешься Жуковым, Вороновым, Новиковым, Василевским, говоришь, что они и другие маршалы — стратеги войны. Помни, что стратег и полководец всех народов у нас один — товарищ Сталин. И никто другой! Заруби это на носу. И не лезь к ним, чтобы пожать их руки!
Значит, и за мной кто-то следил, видел, как я был среди тех, кто стремился побыть хоть минуту рядом с прославленными полководцами, ощущать ладонью тепло их крепких, мужественных рук, видеть их презревшие смерть глаза, чувствовать себя, как и они, смелым и мужественным.
Я тогда подумал и о том, что не мог один человек выиграть такую тяжелую войну, сплотив людей, которые смогли не только выстоять, а и победить.