Берия. Лучший менеджер XX века

«Докладываю… – вспоминал Музруков, – слышу, молчит, сопит в трубку и вдруг спрашивает: «А где второй пресс?»… Отвечаю, что не имею понятия, где второй (его отгрузили на Урал при эвакуации Ново-Краматорского завода, и он где-то застрял. – С.К.). «Какой ты, к чертовой матери, директор, – кричит Берия, – если ты не знаешь, где отгруженный в твой адрес пресс!» И бросил трубку. Каково же было мое удивление, когда утром приходят ко мне свердловские чекисты и докладывают, в каких эшелонах находятся части и детали краматорского пресса. Непостижимо, удивительно: как всего за несколько часов, ночью, можно было в великом хаосе и столпотворении эвакуации, среди сотен эшелонов найти то, что надо. Эшелонам с прессом дали зеленую улицу, через неделю они прибыли, а еще через, кажется, две – заменили главный цилиндр…»

Из этой истории хорошо виден подлинный Берия – не только умеющий спросить, не только умеющий помочь, но и умеющий признать свою ошибку не на словах, а на деле и делом же ее исправить.

Вдумаемся! Даже Уралмаш для масштабов Берии – лишь одна из десятка первоочередных проблем. Ну, запороли пресс при выполнении задания Берии, но член ГКО вполне мог сделать вид, что он здесь ни при чем – пусть Музруков сам отдувается, раз «не сумел обеспечить…».

А Берия – коль уж тут и он не без вины – делает все для того, чтобы вывести лично Музрукова и Уралмаш в целом из тяжелого положения. Да и не в одном извинении дело. Ведь без пресса нет танков!

Искал эшелоны, конечно, не Берия – искали другие по его поручению. Но по его поручению нашли, а вот по поручению других…

Не знаю, нашли ли бы!

И не в страхе перед НКВД и Берией причина – другие руководители страны умели грозить получше Берии и обладали тоже чрезвычайными военными полномочиями. Но их аппарат мог не подвести, а мог и подвести. А аппарат Берии – нет, не мог. Потому что Берия имел у себя лишь компетентные кадры, не терпя некомпетентных.

О членах Совета по эвакуации заместителе Председателя Совнаркома А.Н. Косыгине, наркоме танковой промышленности В.А. Малышеве, председателе Госплана Н.А. Вознесенском порой приходится читать, что они, мол, всегда знали, где какой эшелон находится и что куда направлено. Однако в критический момент Музруков позвонил не «танковому» наркому Малышеву, а Берии.

Почему?

Потому что Малышев мог помочь, а мог и «подставить», возложив на подчиненного ему директора Уралмаша вину за срыв поставок танков. А в Берии Музруков, выходит, был уверен! Верил, что уж Лаврентий-то Павлович поймет… Поймет и поможет.

Уже вычитывая эту главу начисто, я вспомнил – по аналогии – о чем-то схожей ситуации из совсем другой сферы. В 1942 году легальный резидент разведки НКВД в Швеции Борис Рыбкин-Ярцев (Кин), работавший под прикрытием советника посольства, и его жена и сотрудница, знакомая нам Зоя Рыбкина-Воскресенская, получили «сверхоперативное» задание Центра наладить канал связи с «Красной капеллой» в Берлине. Подходящая кандидатура нашлось быстро – шведский промышленник, женатый на русской эмигрантке и по коммерческим делам часто бывавший в рейхе. Получив оперативный псевдоним Директор, он выполнил задание, хотя и не с первого раза – подвела неопытность. И вдруг из Центра приходит сообщение об аресте и казни всех членов «Красной капеллы». Центр считал, что это результат провокации Директора, и для его проверки приказывал Кину вновь направить этого связника в Берлин на связь к заведомому «двойнику», о котором Центр знал точно, что он работает на немцев.

Проанализировав ситуацию, Рыбкин и Воскресенская пришли к выводу, что Директор – честный человек и направить его вновь в Берлин – значит обречь и его на смерть.

«Мы настойчиво пытались доказать Центру свою правоту. – вспоминала Воскресенская. – Последовал приказ: «Выполняйте указание». Мы снова просим все взвесить. В ответ – грубый окрик. Тогда мы решили обратиться к наркому. Просим отменить указание главка, не губить человека. Через пару дней пришел ответ. Посылка Директора в Берлин отменяется, с ним приказано прекратить всякую связь».

А ведь «нарком» – это Берия. Тот, кого генерал от «демократии» Волкогонов называл и «вурдалаком», и бездушным «чудовищем». Но реальный Берия был, напротив, чутким, хотя и абсолютно без сюсюканья, и мудрым человеком. Зная это, Кин и решился апеллировать прямо к нему через голову непосредственного начальства.

И, коль уж я отвлекся, скажу дополнительно, что был поражен воспоминаниями вдовы Бухарина – Лариной о беседе Берии с ней на Лубянке в 1939 году. Ларина-Бухарина не отходит от стандартной оценки Берии как «сатрапа», но – сама того не сознавая – передав разговор и поведение Берии психологически и в конкретных деталях точно, нарисовала облик на удивление, повторяю, мудрого и чуткого человека, искренне жалеющего ту былую пятнадцатилетнюю девочку, за счастье которой он восемь лет назад, когда она была у него в гостях еще с отцом, поднимал тост.