Напомню, что в 1938 году Особое совещание при НКВД было лишено права приговаривать к высшей мере наказания с предоставлением права выносить решение о лишении свободы сроком до 8 лет. Лишь 17 ноября 1941 года Государственный Комитет Обороны вновь наделил ОС правом приговаривать к расстрелу.
Теперь же Берия, как нарком внутренних дел, сам, по собственной инициативе, предлагал ограничить ОС правом приговаривать к лишению свободы на срок не свыше 8 лет с конфискацией имущества. Такой вот «палач» и «садист».
Сталин тогда предложение Берии не принял, и уже после ухода Берии из МВД Особое совещание было дополнительно наделено правами ссылать на бессрочное поселение, заключать в особые лагеря на 20 лет каторжных работ лиц, совершивших побеги с постоянного места поселения и т. д.
Причем все это происходило во времена курирования спецслужб Маленковым и «ленинградцем» Кузнецовым! Уж они-то Сталина предложениями типа бериевского не беспокоили.
Зато, скажем, Хрущев в записке Сталину в феврале 1948 года предлагал
Так или иначе, при жизни Сталина вопрос о судьбе и правах ОС решен не был. И вот 15 июня 1953 года Берия вновь поднял этот вопрос, предлагая «ограничить права Особого совещания… разрешив ему рассмотрение дел, которые по оперативным или государственным соображениям не могут быть переданы в судебные органы, и применять меры наказания… не свыше 10 лет заключения… или ссылки».
Это и ставил теперь в вину Берии Хрущев, еще и передергивая насчет того, что Берия «арестовывает…». Арестовывать Берия мог лишь с санкции прокурора (это Хрущев арестовал его без санкции!).
Из подлинной стенограммы речи Хрущева можно извлечь и лишнее подтверждение тому, что прекращение «дела врачей» инициировал не Берия, а Хрущев, который говорил так: «Если взять поздние вопросы – врачей, – это позорное дело для нас, это же липа…»
Так-то оно так, но позор был не в аресте безусловно виновных в многих прегрешениях врачей, а в том, что подобным сомнительным во всех отношениях дельцам была доверена охрана здоровья руководителей государства. И замазать этот позорный факт было выгодно прежде всего Хрущеву.
ВООБЩЕ-ТО пленум открылся выступлением Маленкова, но оно не могло задать нужный тон судилищу – Председатель Совмина выступал без страсти, вяловато. И, возможно, поэтому стенограммы его речи в архивах нет. Даже отредактированный и антибериевски усиленный текст ее в официальном отчете не впечатляет: самое сильное выражение, которое Маленков нашел для Берии, это – «авантюрист».
Так что с системной точки зрения подлинной отправной точкой трехдневного действа стало выступление Хрущева. Я говорю «трехдневного» потому, что пленум, формально длившийся со 2 по 7 июля, фактически имел двухдневный перерыв на субботу и воскресенье 5 и 6 июля. А 7 июля все закончилось за пару часов без выступлений (лишь взбодрившийся Маленков произнес пространное заключительное слово, где, к слову, кратко, но однозначно осудил «культ личности» Сталина).
Своей речью Хрущев задавал тон всей «работе» пленума, и уже в начале он дал понять, что никому не надо стесняться ни по части выбора выражений, ни по части измышлений – лишь бы они были по адресу Берии.
И Хрущев был понят всеми… О том, кто эффективно боролся с контрреволюцией в 20-е и 30-е годы, кто вложил много сил в развитие советского Закавказья, в перестройку НКВД СССР, в отражение германской агрессии и обеспечение Победы, о том, кто принял на себя огромную ответственность за Урановую и Ракетную проблемы, а после смерти Сталина показал себя наиболее активным, инициативным и понимающим суть эпохи государственным лидером, на пленуме не было сказано не то что ни одного доброго, но минимально объективного слова…
Впрочем, нет, Молотов сказал и так:
«…Он выполнял большую работу, он талантливо работал в организации ряда хозяйственных мероприятий…» – однако тут же оговорился:
«…но послушайте, мы ведь используем и вредителей, заставляем их работать…»
Впрочем, в официальном отчете о пленуме эта часть речи Молотова выглядела уже более политкорректно:
«Нельзя отрицать его организационных способностей, которые сказались в организации и проведении ряда хозяйственных мероприятий…»
Да, Молотов, как и Маленков, не сразу сумел подняться до нужного «градуса» обличений и в начале речи даже признался:
«Когда 9 марта (после смерти Сталина. –