Берия. Лучший менеджер XX века.

Это ведь подано не как беллетристика, а как исторический факт. И отсюда виден как раз тот Сталин, каким его и выставляют все эти годы… Тиран, тупо, упрямо не желающий видеть очевидного и раздраженно отшвыривающий от себя «неудобные» сведения, истинность которых так трагически подтвердится уже через четыре дня…

Еще более лихая версия приведена в книге А. Сухомлинова «Кто вы, Лаврентий Берия», о которой я позднее скажу подробно. В ней имеется такая якобы сталинская виза: «Товарищу Меркулову. Можете послать Ваш источник из штаба германской авиации к ё… матери. Это не «источник», а дезинформатор…»

Далее А. Сухомлинов пишет: «Нецензурные слова Сталин не только написал, но и подчеркнул дважды. Все это есть в архивах…» Что ж, после Хрущева и Горбачева в архивах можно действительно найти много чего, никогда в реальном масштабе сталинской эпохи не существовавшего. Но архивы архивам рознь. Поэтому как все же грустно, что подобные «сенсации» могут появляться даже после того, как опубликованы не перепевы, не измышления, а документы. Причем тут уж — достоверные. Я имею в виду упоминавшийся мной сборник «Секреты Гитлера на столе у Сталина», появившийся на прилавках за два года до издания книги Воскресенской и за десять лет до книги А. Сухомлинова. И в этом сборнике на страницах 161–162 можно прочесть тот документ, который Зоя Ивановна процитировала, безбожно все, увы, переврав.

Во-первых, это был не некий сводный меморандум по материалам «всех зарубежных резидентур», а всего лишь сопроводительная записка Меркулова № 2279/М Сталину, Молотову и Берии от 17 июня 1941 года. К записке было приложено очередное агентурное донесение из Берлина, составленное на основании сообщений Старшины и Корсиканца № 4261 и № 4262 от 16.VI.41 г.

В скобках замечу, что фальсификаторы горчаковского образца, измышляя мифических «секретных сотрудников» — Алмаз, Кармен и прочих, — якобы «бомбардировавших» Берию «дезой» и перечисленных в якобы его визе 21 июня 1941 года, не рискнули включить в этот фальшивый список реальных Старшину и Корсиканца. А вот они-то как раз постоянно сообщали о готовящемся нападении, в том числе и в донесениях от 16 июня 1941 года. И те слова, которые Воскресенская приписывает себе как свое итоговое резюме, на самом деле стояли первым пунктом в сообщении Старшины — Шульце-Бойзена. Отсюда и несколько непривычная для нашего уха формулировка: «мероприятия… по подготовке вооруженного выступления против СССР…»

Само сообщение из Берлина было, между прочим, не самым информативным и содержало ряд хотя и важных, но второстепенных, на фоне происходящего, сведений. Значения работы Бойзена и Харнака это, конечно, не умаляет. Разведчик передает в Центр все, что узнает, а уж ранжировать информацию — дело аналитиков Центра.

Что же до реальной сталинской реакции на эту записку Меркуловах, то я почти полностью приведу текст, касающийся ее, из редакционного примечания 120, размещенного на страницах 232–233 упомянутого выше сборника документов:

«Ознакомившись с агентурным сообщением, Сталин в тот же день (то есть 17 июня. — С.К.) вызвал к себе народного комиссара государственной безопасности В.Н. Меркулова и начальника внешней разведки П.М. Фитина. Беседа велась преимущественно с Фитиным. Сталина интересовали мельчайшие подробности об источниках. Фитину казалось, что он полно и точно рассказал о Корсиканце и Старшине и объяснил, почему разведка им доверяет. Сталин заметил: «Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне»…»

Сведения о том, как проходила беседа 17 июня, исходят от Фитина. И они рисуют нам совсем иного Сталина, подлинного — не упрямца, а предельно ответственного и осторожного государственного деятеля.

В примечании 120 далее сообщается, что результатом приказания Сталина, отданного 17 июня, стал документ, подготовленный 20 июня 1941 г. внешней разведкой и известный как «Календарь сообщений Корсиканца и Старшины с 6 сентября 1940 г. по 16 июня 1941 г.». В нем были собраны все основные сведения, предупреждавшие о предстоящей войне, с указанием, от кого и когда получили информаторы эти сведения. Воскресенская имела в виду, скорее всего, именно его. Однако в примечании 120 почему-то отсутствуют указания на то, попал ли 20 июня этот «Календарь» на стол Сталину. Он ведь прямо приказал о результатах перепроверки доложить ему, и вряд ли Фитин в той ситуации мог проигнорировать этот приказ.

В сборнике документов приведены также записки Меркулова Сталину, Молотову и Берии №№ 2294/М и 2295/М от 18 июня, №№ 2422/М, 2431/М, 2433/М от 21 июня, а также записки за подписью заместителя Меркулова — Богдана Кобулова, № 2342/М от 19 июня, №№ 241 l/М и 2412/М от 20 июня 1941 года.

Все эти записки, сообщающие о сведениях, полученных агентурным путем в московских дипломатических кругах, тоже однозначно говорили о близкой войне. Причем я прошу читателя обратить внимание на два момента.