«— Сначала познакомимся с одним документом, — начал Берия, поднявшись с кресла (я крайне благодарен Кисунько за эту ценную деталь, ибо она доказывает, что Лаврентий Павлович был воспитанным человеком, а не начальственным хамом, который, развалясь в кресле, изрекает «глубокие» указания подчиненной «шушере». —
— Кто писал эту шифровку? — спросил Берия.
— Мы, Лаврентий Павлович, — поднявшись по-военному, ответили Калмыков и Расплетин. — Мы вдвоем.
— Как это вдвоем? Кто держал ручку? (Лично меня точность и «сочность» этого вопроса восхитила! Он сразу, «на корню» отсекал возможность напускать туман, разводить турусы на колесах и т. д., зато устанавливал атмосферу конкретности. —
— Текст обсуждали вдвоем, а в блокнот вписывал я своей авторучкой, — пояснил Калмыков.
Я понял, что зачитанная шифровка была неожиданностью не только для меня, но и для всех присутствующих (Кисунько неточно выразился: для Расплетина и Калмыкова неожиданностью было лишь то, что Берия так вот прямо и сразу их пасквильную шифровку прочтет при всем честном народе! —
— А теперь прочитаем еще один документ, — продолжал Берия. — «Дорогой Лаврентий Павлович! Докладываем Вам, что антенны А-11 и А-12, изготовленные серийными заводами с отступлениями от ТУ (технических условий. —
— Какому документу прикажете верить? — спросил Берия. — На полигоне антенны негодные, а для боевых объектов такие же антенны оказываются годными? Объясните мне этот парадокс, товарищ Рябиков.
— Лаврентий Павлович, по-видимому, товарищи Калмыков и Расплетин погорячились и, ни с кем не советуясь, поторопились с шифровкой. Мы посоветовались с главными конструкторами и считаем, что антенны годные, — ответил Рябиков.
— А может быть, они не погорячились, а на них в Москве надавили и заставили подписать этот другой документ об отгрузке антенн на объекты? А оттуда куда будем отгружать? На свалку?..»
Любой человек, когда-либо занимавшийся делом, а не болтовней и принимавший участие в совещаниях, уже по тому, как Берия начал это совещание, поймет, во-первых, насколько сильным управленцем тот был, а во-вторых, и как к человеку отнесется к нему с уважением. Так разговаривать и «заворачивать» дело будет лишь человечески яркая и
Берия еще задал ряд конкретных уточняющих вопросов, выслушал ответы Кисунько, Куксенко, а затем…
«После паузы Берия подытожил:
— Я убедился, что дело здесь не простое. Надо разобраться специальной комиссии. Рябиков, Устинов, Елян, Куксенко.
— И Щукин, — добавил Рябиков.
— Хорошо… Результаты работы комиссии доложить мне шестого марта, в понедельник».
И на этот раз все для Кисунько кончилось «ничем». Причину этого он видит не в объективности Берии, а в последовавшей почти сразу после совещания смерти Сталина. Однако эта смерть не нарушила обычного порядка работ ни в Первом, ни во Втором, ни в Третьем главном управлениях, да и порядок работы самого Берии изменила лишь на недолгое время (о чем свидетельствуют документы). Так что и после 5 марта 1953 года Берия, если бы за Кисунько выявились действительные грехи, о нем не забыл бы. Да и аппарат у Лаврентия Павловича (не репрессивный, а управленческий) был не таков, чтобы упускать
Увы, злоба слепа, и Кисунько на всю жизнь остался ненавистником Берии-старшего. Но свой единственный контакт с ним Кисунько, в части фактической, описал достоверно и объективно подтвердил (сам того не желая) не только управленческий класс Лаврентия Павловича, но и его высокие человеческие качества.
А посмотрим, как вели себя — с позиций высших государственных интересов — некоторые из тех, кого подают как «невинную жертву» «палача» Берии… Например, авиаконструктор Туполев…
1 ноября 1949 года Завенягин письменно докладывает Берии, что при полете единственного нашего тогда носителя ядерного оружия — самолета «Ту-4» (по типу «Боинга-29»), на высоте 10 километров температура в негерметичном бомболюке опускается до минус 50 °C. И такая температура вызовет появление трещин в элементах конструкции РДС-1.