Берия. Преступления, которых не было

И вообще, я считаю, что все полезное для партии должно восприниматься, как полезное! Это я о Вас говорю, Никита Сергеевич! Потому что верю, что Вы пошли на борьбу с культом не с радостью, а в силу необходимости… Были и враги принципиальной линии XX съезда. Многие вначале не поняли всей величины Ваших действий, всей Вашей принципиальности (а не кощунства) ради партии. Не осознали сразу, что так надо было поступить не от хорошей жизни, а во имя партии.

Это не была месть за что-то кому-то, а был большой политической значимости акт, — вызванный необходимостью, а не личным отношением!..» и т. д.

Третье письмо, связанное с так называемой «антипартийной группой Маленкова, Молотова, Кагановича, Булганина и Шепилова», представляет собой фактически донос на Булганина и Маленкова и датируется 19 января 1959 года.

«…Создается впечатление, что он (Булганин. — Е.П.) чувствует за собой какую-то силу (?!) или считает партию настолько глупой, что позволяет себе слишком свободно каламбурить. Номинальный лидер?!. Нет, он собирался быть не номинальным лидером, как это видно из его же выступления! Номинальным же лидером (то есть пустышкой!) он стал не по своей воле (ибо cue не от него зависело), а по воле партии. Выступление его не искреннее, а смесь фарисейства с трусостью…» и т. д.

А теперь приведем подлинное письмо Василия Сталина. Оно, правда, написано раньше, 4 марта 1941 года, но вполне дает представление об уровне литературных талантов его автора.

«Здравствуй, дорогой отец!

Я недавно (22, 23-го и половина 24-го) был в Москве по вызову Рычагова, очень хотел тебя видеть, но мне сказали, то ты занят и не можешь.

Начальник Главного управления ВВС Рычагов вызывал меня по поводу учебы. Летать тут мне опять не дают. Боятся, как чего не вышло. Он меня вызывал и очень сильно отругал за то, что я начал вместо того, чтобы заниматься теорией, ходить и доказывать начальству о том, что необходимо летать. И приказал об этом выводе и разговоре доложить тебе, но я тебя не видел.

Все же Рычагов приказал давать мне летать столько же, сколько летают и остальные. Это для меня самое главное, так как я уже 2 месяца не летал и если бы так пошло бы и дальше, то пришлось бы учиться сначала летать…»

Глядя на эти документы, что же видишь? Подлинное письмо Василия Сталина написано короткими фразами, а когда в нем появляются длинные предложения, то автор начинает путаться в согласованиях, не говоря уже о том, что литературной правильностью его речь отнюдь не отличается. По-видимому, за последующие пятнадцать лет он полностью преодолел этот недостаток, потому что даже письмо 1955 года написано вполне гладким и правильным стилем, второе — просто поэма, передовица «Правды», а третье — это уже литературное произведение, автор которого прекрасно владеет пером и даже довольно сложным стилем памфлета. Хотелось бы знать, где и при каких обстоятельствах Василий Иосифович развил в себе такие литературные дарования, поскольку все это время он летал, пьянствовал, соблазнял женщин, командовал округом, сидел в тюрьме, да и там вряд ли читал высокие образцы мировой литературы, о несомненном знакомстве с которыми говорит третье письмо, да, пожалуй, и второе. А также о несомненных писательских способностях. Подумать только, какие таланты иной раз открывает в человеке тюрьма!

Впрочем, есть и еще одно объяснение столь стремительной журналистской эволюции пьющего генерала-летчика. А именно: то, что эти письма, — фальшивка. Кстати, в данном случае то, что это фальшивка, видно невооруженным глазом, именно по причинам абсолютного стилевого несоответствия этих писем друг другу и подлинному письму Василия Сталина. Второе письмо об этом просто кричит!

Да, но зачем? Зачем было фабриковать эти письма, с какой целью?

Ну, со вторым письмом все ясно. Оно должно было греть сердце Никиты Сергеевича и оправдывать его перед историей, а может быть, не только, перед историей, а иной раз быть и кому-нибудь показанным: вот, даже сын Сталина выражает мне преданность и одобряет мой курс на борьбу с культом личности. Хотя последнего не могло быть никогда. У Василия Сталина было много недостатков, но трусостью и раболепием он не страдал. Так, когда Василий ненадолго вышел из тюрьмы и Ворошилов спросил его, почему он не хочет встречаться со Светланой, тот прямо резанул: «Дочь, которая отреклась от отца, мне не сестра!»

А вот с первым и третьим письмом все интереснее. Читая и перечитывая их в поисках ответа: «Зачем?», я заметила две вещи. Во-первых, при общем достаточно деловом стиле время от времени он вдруг начинает многословно говорить о Берия, хотя это совсем не вызвано необходимостью. А во-вторых, каждый раз, когда заходит речь о давно покойном министре внутренних дел, автора начинает буквально трясти от ненависти.

«…Тут я должен оговориться о Берия. Отвращение к Берия внушено мне было матерью. Она ненавидела его и прямо говорила: „Он много зла и несчастья принес отцу“. До сих пор смерть матери я в какой-то мере связываю с влиянием Берия на отца…»