(…Я пишу эти строки, а за стеной работает телевизор, идет программа «Время». «…Открыть автомобильное движение через Цхинвали, прекратить огонь, урегулировать ситуацию в зоне конфликта…» «…Вооруженные группы, стреляющие и по грузинам, и по осетинам, и по миротворцам…» «…Сегодня выяснилось, что из гаубиц по своим и чужим стреляли внутренние войска Грузии…» «…Сейчас в Цхинвали говорят, что молодого человека пытали перед смертью…». Новая независимая Грузия вернулась на круги своя…)
…Поссорившись с белыми, грузины не помирились и с красными. После поражения Добровольческой армии зимой 1920 года они отказались пропустить через свою территорию преследовавшую белых Красную армию. Это был большой риск: красное правительство не связывало себя соблюдением норм международного права и могло попросту положить в карман независимую Грузию, как несколько позднее и было сделано. Но тогда обошлось…
Может быть, именно весной 1920 года грузинские меньшевики впервые задумались над тем, что не стоило сеять ветер — когда в апреле 1920 года 11-я армия заняла Азербайджан. В мае был заключен мирный договор между РСФСР и Грузией, и страны обменялись послами. Советское представительство возглавил С. М. Киров. По этому же договору Грузия обязалась очистить свою территорию от иностранных войск, а также легализовать большевистскую партию.
Можно удивляться, почему Грузия тогда не разделила судьбу Азербайджана. Тут прослеживаются две причины. Во-первых, какую-то совершенно непонятную симпатию к ней питал Ленин. После захвата Азербайджана и Армении большевистский ЦК вдруг заговорил о «мирном направлении политики РСФСР на Кавказе». А уже после свержения правительства Жордания, 2 марта 1921 года, Ленин телеграфирует Орджоникидзе: «Гигантски важно искать приемлемого компромисса для блока с Жордания или ему подобными меньшевиками, кои еще до восстания не были абсолютно враждебны к мысли о советском строе на определенных условиях». Объяснения этой позиции существуют самые разные. Например, политические: из-за нежелания силовым захватом нажить себе международные осложнения. (Любопытно, что в случае с Польшей это большевиков не остановило.) Скорее уж, Ленину, при его ненависти ко всему великорусскому, просто нравилась антирусская позиция грузинских властей.
Интересно, что и впоследствии Ленин проявлял странную слабость теперь уже к грузинским так называемым национал-уклонистам, которые подхватили эстафетную палочку русофобии из рук меньшевиков. Широко известна история с грузинским большевиком Кобахидзе, который оскорбил Серго Орджоникидзе, обвинив его в коррупции, и получил в ответ пощечину. История дошла до Кремля. Расследованием дела занялись Дзержинский со Сталиным и пришли к выводу, что Орджоникидзе не виновен. И то верно: если судить Серго за все случаи, когда он распускает руки, то он из судов не будет вылезать. Однако Ленин взорвался и обозвал все это великорусским шовинизмом, что отчасти высвечивает и причины его симпатии к грузинским меньшевикам.
А вторая причина — то, что Грузия была меньше нужна Советской России, чем Азербайджан и Армения. Азербайджан — это нефть, Армения — это турецкая граница, а нефтепровод к портам Черного моря Советской России был не так уж и нужен.
5 июля 1918 года Сталин в телеграмме Чичерину писал: «В крайнем случае можно признать независимость Грузии, лишь бы Германия признала официально вопрос о Кубани, Армении и Азербайджане вопросом, внутренним для России, на этом надо настаивать решительно и бесповоротно».
В той же телеграмме на просьбу Чичерина написать воззвание грузинскому народу Сталин отвечает: «Воззвание грузинскому народу написать не могу, нет желания обращаться с воззванием к погибшим». Это что — слишком эмоциональная реакция на происходящее в Грузии? Или что-то иное?
Меньшевистское правительство было настроено не только резко антирусски, но и антибольшевистски, несмотря на то что большевики и меньшевики начинали в одной организации. Впрочем, если бы дело было только в политическом оттенке, то, уж наверное, они как-нибудь договорились бы, но деление на большевиков и меньшевиков на Кавказе, как и любое другое деление, и тогда и теперь, было явлением каким угодно, но только не политическим.
Трещина между ними пролегла еще в 1900 году, когда произошло разделение тифлисских социал-демократов на «стариков» и «молодых». Первые предпочитали мирно заниматься пропагандой и просветительством, вторые стремились к более активным действиям — это то различие, которое лежало на поверхности. Но на самом деле разлом пролегал глубже. «Старики» были в основном грузинами — это раз. И держали в своих руках финансирование — это два. «Молодые» же были значительно более интернациональны по составу и куда беднее по финансированию, пока не нашли собственные источники доходов. Впоследствии из первых и их сторонников сформировались меньшевики, из вторых — большевики.