Читаем Берия. Судьба всесильного наркома полностью

Сам Микоян в посмертно опубликованных мемуарах утверждал, что еще с начала 30-х годов видел, что Берия — плохой человека Как следует из записи Маленкова и мемуаров Хрущева, старый кремлевский лис Анастас Иванович считал Лаврентия Павловича достаточно хорошим для поста министра нефтяной промышленности даже в тот момент, когда большинство членов Президиума ЦК склонялось к тому, чтобы прислонить к стенке слишком шустрого главу МВД. Ну а утверждения Микояна, будто его самого пытались "замазать" в репрессиях, да так и не сумели, оставим на совести бывшего начальника советской внешней и внутренней торговли. Достаточно сказать, что его подпись красуется под решением Политбюро от 5 марта 1940 года о расстреле 22 тысяч поляков. По меркам Нюрнбергского международного трибунала вполне хватило бы для того, чтобы быть повешенным. И нет никаких сомнений, что это не единственный документ, подписанный вождем, о котором говорили — "от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича". А насчет мнения Микояна, будто Берию наверх, в центральный аппарат, двигали таинственные грузины… Один из высокопоставленных грузин, А.С. Енукидзе, лишился своего поста секретаря ВЦИК еще в 35-м году, когда Берия оставался в Закавказье и не было речи о его переезде в Москву. Другой грузин в советском руководстве, Орджоникидзе, покончил с собой после острого конфликта со Сталиным. Произошло это за полтора года до назначения Лаврентия Павловича первым заместителем наркома внутренних дел. Неужели перед тем, как выдвигать главу коммунистов Грузии на столь ответственный пост, Иосиф Виссарионович не проконсультировался с Микояном, когда-то работавшим вместе с Берией в Закавказье?

Кстати сказать, и на Июльском пленуме, где клеймили Берию, Микоян высказался о поверженном "лубянском маршале" куда более сдержанно, чем в позднейших мемуарах. Он, в частности, не подтвердил прямо, что Берия был мусаватистским и английским шпионом, хотя и постарался навести тень на плетень: "Получив такое обвинение, такой удар на Пленуме ЦК (в 1937 году. — /Б. С./), что он работает в буржуазной контрразведке, а не был послан партией, как он утверждает, он не счел нужным представить документы, подтверждающие действительность, для того чтобы снять с себя такое пятно. Он был щепетильным по таким вопросам (интересно, какие документы мог бы представить в данном случае Лаврентий Павлович? Справку от мусаватистов, что он работал у них по заданию большевиков? Ведь дело-то было сугубо конспиративное, и доверять бумаге суть бериевской миссии было рискованно — посылали его в контрразведку подпольщики, которых в любой момент самих могли арестовать. — /Б. С./). В другом случае он никогда не пропустил бы такой возможности. Значит, он хне был в областной организации. Поэтому товарищ Хрущев совершенно прав, когда он заявил: "Был или не был послан партийной организацией, это не увеличивает доверия, когда он раскрыт в наших глазах". Действительно неизвестно, не была ли его работа в контрразведке ширмой для выполнения поручений не от коммунистов, а от других хозяев".

Да, Никита Сергеевич на заседании Президиума сказал вполне откровенно: какая, мол, разница, по заданию партии или нет служил Берия в мусаватистской контрразведке. Главное, что человек плохой, и разоблачен нами полностью как враг партии и народа. Это потом вопрос о Берии как о "мусаватистском шпионе" усиленно муссировался, как выигрышный пропагандистский прием.

После ареста Берии распускались слухи, будто Хрущеву и остальным удалось упредить Берию буквально на один день. Якобы 27 июня Лаврентий Павлович собирался арестовать весь Президиум ЦК на спектакле в Большом Театре. Интересно, какой глава заговора согласится накануне "дня Х" на 10 дней уехать из страны, чтобы вернуться только накануне? А Берия как раз в середине июня был направлен в ГДР, где нарастали волнения и где уже после его прибытия разразилось восстание против режима Вальтера Ульбрихта. Время для либерализации было уже упущено, и Лаврентий Павлович, нисколько не смущаясь, бросил против практически безоружных демонстрантов пехоту и танки из состава советских оккупационных войск. Выступление рабочих Берлина и других городов Восточной Германии было потоплено в крови. По официальным данным, около 30 человек было убито, около 400 ранено; по неофициальным — убитых было несколько сотен. Берия прилетел в Москву только утром 26-го и сразу попал с воздушного корабля на последний в своей жизни "бал" — заседание Президиума ЦК (ему сказали, что не ЦК — а Совмина).

Кстати сказать, в подавлении восстания в Восточной Германии проявилась вся сущность Берии. Лаврентий Павлович готов был осуществлять далеко идущие реформы, но только сверху, без участия масс. Любые же выступления против коммунистического правления, пусть даже под сходными реформаторскими лозунгами, он беспощадно подавлял.

<p><strong>Письма мертвого человека</strong></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное