Берия. Судьба всесильного наркома

У Хрущева, Маленкова и других членов Президиума были веские основания не оставлять Берию в живых до суда. Лаврентий Павлович очень много знал такого о каждом из членов высшего партийного руководства, что они никак не хотели доводить до сведения коллег. Недаром сразу после ареста Берии по распоряжению Хрущева был уничтожен архив бывшего шефа МВД. Специальная комиссия сожгла, не разбирая и не читая, 11 мешков документов, о чем составила соответствующий акт. Но сам Берия наверняка знал содержание многих пикантных бумаг на память и на суде мог попробовать "врага в могилу взять с собой", огласив многие малоприятные факты из биографий "дорогих" Никиты Сергеевича, Георгия Максимилиановича, Вячеслава Михайловича и прочих, вооружив членов Президиума "жареным материалом" против соперников в разгорающейся борьбе за власть. Опыт с Ежовым подсказывал, что, признав все на следствии, обреченный на смерть мнимый заговорщик может отречься от своих признаний на суде и начать резать правду-матку. Потому допрашивать плененного "лубянского маршала" Хрущев поручил надежным людям — Руденко и Москаленко, в личной преданности которых не сомневался. Но даже им, как кажется, Никита Сергеевич не доверил расспрашивать подследственного о мнимом заговоре и о деятельности Берии в качестве члена Президиума и главы карательного ведомства по отношению к действующим кремлевским вождям. Вопросы, которые задавали Роман Андреевич и Кирилл Семенович, касались вещей безобидных, не имеющих политической остроты. Речь шла об авторстве книги, посвященной истории большевистских организаций Закавказья, похищения и убийства жены маршала Кулика (самого маршала три года уж как расстреляли), любовных похождений Лаврентия Павловича, его службе в мусаватистской контрразведке. Причем, удивительное дело, на следствии Берия, если верить опубликованным показаниям, все отрицал, а на суде порой признавал даже то, чего в действительности не было. Перед Специальным Судебным Присутствием он покаялся, что "неправильно" поступил, издав книгу о большевиках Закавказья (будто с докладами Хрущева и Маленкова дело обстояло иначе!). На процессе Лаврентий Павлович заявил: "Я долго скрывал свою службу в мусаватистской контрреволюционной разведке. Однако… даже находясь на службе там, не совершил ничего вредного". Отчего было ему не сказать, что к мусаватистам был послан по заданию Орджоникидзе (это ведь установило проведенное по поручению Сталина расследование), и что никогда он службы в мусаватистской контрразведке не скрывал, честно писал об этом в автобиографии!

Между тем даже от следователей Руденков и Москаленко и от рядовых членов ЦК члены Президиума утаили даже такой сравнительно безобидный для себя факт, как поездку Берии в ГДР. А на суде ведь могли всплыть такие эпизоды и подробности, по сравнению с которыми действия Лаврентия Павловича в Восточной Германии показались бы цветочками. Так что были все основания заткнуть ему рот еще до суда.

Тут есть одно возражение: вот Маленков, Каганович и Молотов, когда в июле 1957 года на пленуме их клеймили Хрущев и его сторонники, так и не рискнули рассказать товарищам по партии о причастности этого же Хрущева или Микояна к массовым репрессиям. Однако тут имелось принципиальное различие между положением Берии и членов "антипартийной группы". Хрущев рассказал на XXII съезде КПСС, что когда противники Хрущева поняли, что их дело проиграно, то Каганович позвонил ему, Хрущеву, и попросил не делать с ними того, что сделал бы Сталин. Никита Сергеевич успокоил Лазаря Моисеевича: "Ты меня не за того принимаешь!" Но, надо думать, дал понять Кагановичу и другим членам антипартийной группы, чтобы они не были слишком разговорчивы на пленуме, иначе ему придется вспомнить опыт Иосифа Виссарионовича. Тем не менее Молотов, Маленков и Каганович на пленум пришли как свободные люди, не под конвоем, и это вселяло в них надежду, что если не будут слишком уж клеймить Никиту Сергеевича и вспоминать неприятные для него эпизоды из прошлого, то их не только не расстреляют, но даже не посадят. А вот арестованного Берию даже на пленум не привезли, и иллюзий, что ему сохранят жизнь, к концу следствия у Берии не должно было остаться. А человек, которому нечего терять, на суде мог сказать столько гадостей про "дорогих товарищей" по Президиуму ЦК, что выпускать его на суд было опасно. Но и расстреливать без суда было не очень удобно.