Берия. За что его не любят…

Объем представляемой в этот период от разведки информации, по существу, даже превышал возможности по ее скорому изучению лабораторией Курчатова. «В течение последнего месяца я занимаюсь предварительным изучением новых весьма обширных (3 тысячи страниц текста) материалов, касающихся проблем урана», – это отрывок из письма Курчатова Берии, датированного 29 сентября 1944 года, и поток сообщений от советской резидентуры не ослабевал и в дальнейшем. Поэтому, и это вполне объяснимо, именно ученые – Курчатов, Кикоин, Алиханов, Иоффе – в 1944 году начали ставить перед Сталиным вопрос о замене Молотова на Берию в качестве руководителя работ по атомной проблеме. К тому же кураторство с его стороны в какой-то мере обеспечивало личную безопасность самих ученых от различного рода «случайностей», которые вполне могли произойти в рамках тогдашней государственной системы, как это было, например, с Кикоиным, брат которого чуть было не поплатился за несдержанность мыслей в общении с «друзьями и товарищами по работе» в феврале 1944 года. Тогда лично Берия, пользуясь своим служебным положением, «прикрыл» это дело, которое могло закончиться «десятью годами без права переписки» для брата Кикоина и весьма негативными последствиями для самого физика. Так что подобного рода «опека» была совсем не лишней. С другой стороны, этот случай дает повод для размышлений, ведь сокрытие обстоятельств дела человека, имевшего неосторожность нелестно отзываться о партийном руководстве страны, да еще и при наличии письменных свидетельских показаний, в определенных условиях могло явиться страшным компроматом против самого Берии, и тем не менее он на этот шаг идет, и подобные примеры есть и еще. Интересная деталь, правда? Трудно себе представить Молотова или, например, Булганина, проворачивающих подобные дела. Молотов несколько лет имени жены дома не произносил после ее ареста и ни разу даже не попытался похлопотать о ее судьбе, дабы не навлечь последствий похуже, а вот Берия на подобные «авантюры», которые, по его мнению, могли помочь реальному делу сейчас и быть полезными в перспективе, шел. Эта нахрапистость в действиях в нем точно была. И физики, люди неглупые, понимали, что быть под крылом Берии – надежней, чем под кураторством готового быстро встать в ряд «холодных и принципиальных аудиторов» Молотова.

В 1944 году поток сообщений по ядерной проблеме из США, прежде всего от Хейфеца, фактически убеждает Берию в том, что бомба может быть сделана в самое ближайшее время. Результатом этого явилась еще большая озабоченность данным вопросом наркома, который начинает, зачастую по личной инициативе, проводить мероприятия по стимулированию подобных работ в СССР. На Западе активизируется деятельность нелегальных резидентур для организации дополнительных сетей из агентов, близких к физикам, занимавшимся разработкой ядерных программ в США и Великобритании. Например, довольно успешно работала сеть, созданная агентом-нелегалом Эйтингоном в среде еврейской общины и русской эмиграции, некоторое время с ней, видимо, поддерживал связь и Клаус Фукс…

Также использовались и легальные каналы по «условной вербовке» агентов влияния, лояльно относящихся к СССР и готовых поделиться информацией, интересующей нас. Фактически на советскую разведку, прямо или косвенно, работала вся научная элита того времени: Оппенгеймер, Ферми, Бор и многие другие, проходившие в материалах под названием ЭНОРМОС под псевдонимами: Директор резервации, Вексель, Эрнст, Стар и другие. К тому же по личной «просьбе» Берии в 1943–1944 годах директор Московского еврейского театра Михоэлс, одновременно являвшийся председателем Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), совершил длительный тур по США, где фактически занимался созданием просоветского еврейского лобби, указывая на то, какую роль играют евреи в Советском Союзе в области культуры, науки, политики и других областях жизни.

Миссия Михоэлса и Фефера оказалась весьма полезной, так как позволила открыть ряд дополнительных источников и завязать полезные связи в США.