Берия

Берия должен выдать в Кремле праздничный концерт. Сценарий представления был уже готов, его написал Константин Финн, можно было приступать к репетициям, но Юткевич сомневался в достоинствах опуса писателя Финна: эстрада все же не его специальность. Вызванные срочно в Москву Вольпин и Эрдман взялись составить новый сценарий. Их поселили в пустовавшей квартире заместителя наркома, многокомнатной, роскошно обставленной.

Жить в Москве без прописки лишенные прав авторы боялись, пришлось органам прописать их временно, на десять дней. Между тем ноябрь подходил к концу. Начальство торопило. Вольпин с Эрдманом вынуждены были выдавать готовые куски сценария чуть ли нс каждый день, и эти страницы шли сразу же в дело. От них нс отходил заведующий литературной частью Иван Николаевич Добровольский, но, руководители ансамбля уже поверили в успех. Через две недели «пожарные» авторы закончили работу и отбыли в Вышний Волочек. Ничего особенного — обычная штурмовщина, свойственная не только экономике сталинской эпохи.

Начальником ансамбля Берия поставил Бориса Тимофеева, человека серого, малограмотного, настоящего служаку. Позднее ему будет присвоено звание полковника. Раньше он работал полотером, поэтому жест ноги у него перешел в руку. Когда он хотел придать своим словам особый вес, начальник махал рукой справа налево, будто пол натирал, и в заключение вырывал из носа волосок.

Репетиции ансамбля проходили в клубе НКВД, мрачном здании с цокольным этажом, облицованным черным гранитом. Интерьеры украшали бюсты Сталина, шесть мраморных портретов, исполненных придворными скульпторами в стиле поздней Римской империи.

Однажды начальник вызвал всех к себе в кабинет — он помещался на втором этаже — для очередного инструктажа. Раздался звонок, хозяин подбежал к аппарату.

— Тимофеев у телефона. Да, Лаврентий Павлович. Слушаюсь. Да. Да. Будет исполнено. Есть.

Он бережно положил трубку на место, оглядел свое войско, сел в кресло и медленно, растягивая слова, произнес:

— Ну, а теперь по-го-во-рим...

Подобные сцены повторялись несколько раз. Кто-то заметил, как будущий полковник во время этих переговоров манипулировал рукой под столом — отключал телефон... И все же ансамблю повезло: начальник оказался человеком незлобивым, порой даже заботливым. В конце 1941 года, когда немецкие армии подошли к столице, он помог эвакуировать из Москвы семьи участников ансамбля, а когда Вольпин и Эрдман угодили на фронт, он разыскал их там и обеспечил бронью и работой.

В штате ансамбля числился комиссар, а также строевой лейтенант, которому участники подчинялись в качестве рядовых солдат.

Когда до выступления в Кремле оставалось не более недели, начальник вызвал всех к себе.

— Имеется важное задание: создать песню о железном наркоме. Задание срочное, ответственное. Чтобы тексток и мотивчик сами в ушко ложились.

Сказал и выдернул из носа волосок.

— Ну, у кого какие предложения? Все переглянулись, наступила тишина.

Внезапно поднимается писарь:

— Товарищ начальник, есть и тексток, и мотивчик.

— Ну, что ж, давай, — сказал неуверенно полковник. Шею Бучинского украшал целлулоидный воротничок, тогда носили такие — вытер тряпочкой и чистый опять. Он напрягся, шея налилась кровью, и запел:

Цветок душистых прерий,
Лаврентий Палыч Берья-а-а...

Все оцепенели. Полотер вскочил, подбежал к двери, распахнул ее, выглянул, захлопнул, вернулся на середину кабинета, опять кинулся к двери, снова распахнул, закрыл, повернулся к подчиненным и тихо так сказал:

— А ну... брысь... брысь все... отсюда!

Кабинет мгновенно опустел, люди собрались на железной винтовой лестнице. Смеяться нельзя, да и кто в такой ситуации осмелился бы улыбнуться...

Эрдман повернулся к писарю:

— Т-ты ш-што, сс-у-ма сошел, ш-што ли?..

— Ребята, вы меня извините, я с утра... взбодрился немного... У меня весь день в голове крутится: «Берия— прерия, прерия — Берия, Берия — прерия».

Подошло время генеральной репетиции. В последний момент стало известно, что программу концерта будет принимать сам Лаврентий Павлович.

Начальник приказал уложить выступление в 30 минут. Многое зависело от конферансье. В этот день в зал никого не впускали. Начальник метался по сцене, Зеня (так звали Зиновия Дунаевского, руководителя ансамбля) стоял наготове перед хором, томление дошло до предела. Начальник подозвал конферансье:

— Программу будешь вести академечески. С хохмами.

— Есть!

Через минуту Тимофеев передумал:

— Будешь вести строго: вышел, объявил номер и по-солдатски четко ушел.

— Есть!

В зрительный зал вели шесть дверей — по две двери справа и слева и две — сзади, напротив сцены. Внезапно все двери распахнулись, одновременно распахнулись, появились мальчики в одинаковых демисезонных пальто, с поднятыми воротниками, руки в карманах — и встали у дверей. Еще несколько томительных минут, и входит человек — в таком же пальто, с поднятым воротником, руки в карманах. Под кепи, надвинутым на самые брови, сверкает пенсне. Человек прошел до середины зала, сел в крайнее кресло, развалился и гаркнул: «Начинайте!»