Берёзовая вольница

– Могу я тебя попросить. – Аня взяла медсестру за руку. Подвела к тумбочке, тихо прошептала, что бы слышала только она. – Он твой и будет только твоим. – Улыбнулась и продолжила уже обычным голосом. – Это яблоко останется здесь. Когда Глебу станет лучше, накорми его из своих рук. Но запомни, его должен съесть только он, всё, без остатка. Это важно. – И снова тихо добавила. – От этого зависит, больше твоя судьба, чем его. – И снова громко повернувшись к Глебу добавила. – Нам пора, выздоравливай.

И с этими словами, она подняла свёрток газеты, схватила за руку Веру Ильиничну и быстро вышла из палаты, вернее выбежали. На ходу они сняли халаты и шапочки.

– Вера Ильинична, у нас мало времени.

Аня буквально побежала вглубь больничного сквера, Вера Ильинична за ней. Они добежали до не большого пруда.

– Анечка подожди.

Березина остановилась, повернулась к Вере Ильиничне, положила газетный свёрток на землю и опустилась на колени.

– Вера Ильинична, я вас обманула. Я знаю, что Глеб ни болен, это не его жизнь. Я знаю, что вас кто-то очень не любит и хочет зла. Поэтому всё сейчас у вас плохо. Но я ни знаю, что с этим делать. Как быть. Я не мама. Я ни чего, ни умею. Этому она меня ни учила. – Девушка плакала. – Я не хочу что бы Глеб погиб, но ни знаю, что делать. Я не умею…

Её покидала уверенность. Вера Ильинична, подошла ближе и опустилась, на колени напротив Ани.

– Девочка, ты моя последняя надежда. Ты уже столько сделала, столько увидела. Не бросай нас. Без тебя мы не справимся. Я знаю, что у тебя всё получится. Девочка, ты дочка своей мамы, это у тебя в крови.

– Вы ни понимаете. Я вижу, что, что то не так. Но как исправить… я не знаю.

И тут Анна застыла, она смотрела сквозь Веру Ильиничну, куда-то за неё.

– Ты пришла? – У девушки продолжали литься слёзы. – Ты приходишь, когда мне страшно?

Вера Ильинична, обернулась, но ни кого за спиной не было. А Березина продолжала говорить с кем-то ни видимым.

– Да мне страшно. Это не справедливо, умирать так рано. Теперь я знаю кто ты. Помоги… нет, он хороший… нет, нет. Ты не права, он просто глупый мальчишка.

Казалось, что она с кем-то не просто разговаривает, спорит и ей отвечают.

– Я прошу, умоляю… нет, нет. Ты не такая. Я не смогу жить, если он погибнет. Это будет моя вина.

Она говорила со старуха с огненными глазами. С Аглаей, своей пра- пра – прабабкой. Слёзы уже высохли. Аня уже не просила, а требовала.

– Да, это ни я сделала, но я могла, а не помогла. Это ещё хуже. Чёрт побери. Ты хочешь, что бы я жила с чувством вины? Но так запомни, это будет и твоя вина… нет не боюсь, тебя не боюсь… спасибо.

Девушка опустила голову и закрыла лицо руками. Она стала часто дышать, как будто запыхалась, как будто пробежала многокилометровый марафон. Вдруг резко убрала руки от лица и подняла голову, посмотрела на Веру Ильиничну. Это была уже совсем другая Анна. Не испуганная, растерянная девушка, а уверенная в своих силах ведьма. Она пристально посмотрела на женщину. У Веры Ильиничны пробежали мурашки от взгляда девушки.

– Расскажите, мне всё о вашей встрече с мамой. Всё.

Женщина начала свой рассказ «Десять лет назад Софьюшка, тогда ей было четыре года, заболела воспаление лёгких. Температура сорок. Что только врачи не делали, улучшений не было. Температуру даже на градус сбить не могли. Она горела, таяла на глазах. Мне тогда уже не помню кто, посоветовали к Нине Алексеевне обратиться. Попасть на приём к твоей маме было не так легко. Она меня выслушала, ни чего не ответила. А когда я пришла к дочери, Нина Алексеевна, уже была там. Софийка была уже совсем плохая. Глаза впали, она их закатывать стала. Твоя мама меня тогда отругала, что я раньше не обратилась. Она ей укол сделала, но думаю, дело не в уколе было. Гладила её, что то шептала. Потом выгнала меня из палаты. Не знаю, что там было, но температура, стала падать, медленно, но падала. Нина Алексеевна потом попросила меня вещь, какую ни будь не большую каждого члены семьи принести Софьи, Глеба, мужа и мою. На следующий день она меня позвала в свой кабинет и сказала, что если хочу что бы всё наладилась, ни кому рассказывать не должна. И дала мне куклу. А за дочку сказала, что бы я не волновалась. Она всё сделала, дальше врачи справятся. И София стала поправляться, действительно всё наладилась. Мы с мужем тогда чуть не развелись. Он меня винил, что за дочкой не уследить. Но мы помирились.

Аня внимательно слушала, потом спросила.

– А сейчас, всё повторяется?

– Да, ты права. Игорь домой почти не приходит, мы с ним и разговаривать перестали. София, как с ума сошла, дерзит, огрызается, чуть, что сразу в слёзы. Хорошо сейчас в лагерь отправили. Глеб, тоже грубый стал, даже с сестрой, а теперь вот, болезнь. Да, Анечка, ты права как тогда. Я об этом не подумала.

– Что за куклу вам мама дала?

– А кукла? Да ни чего особенного. Из соломы, знаешь, раньше в деревнях таких делали. Связывались солому и тканью обматывали. Кукла мальчик. Нина Алексеевна, сказала, чтобы я эту куклу в кухне повесила, ни кому её не давала. Я так и сделала, снимала, только, что бы пыль стряхнуть.