Беркут

— Глянь на меня, красавица, и за один твой взгляд я подарю тебе целую охапку усьмы, чтобы ты брови себе насурьмила!

Рахмат отколупнул от дувала кусочек сухой глины и кинул в соседний двор. Довольно хихикнул. Мне почудилось, что за стеной кто-то ходит. Я прислушался. Кто-то и впрямь тоненьким голоском крикнул Рахмату:

— Перестань сейчас же!

Рахмат обернулся ко мне и лихо подмигнул. Вот, мол, видишь, всё правда, а ты не верил.

Теперь я с ещё большим удивлением посмотрел на него. Это верно, что Рахмат терпеть не мог девчонок, но откуда взялась девочка в соседнем дворе?

— Мурад, да поднимись ты поскорее, полюбуйся на неё, стройную, как тополь, и красивую, как луна!

Я бы давно взлетел на дувал, если бы не боялся подвоха. От Рахмата всякого можно ожидать. Я не спеша поднялся по лестнице. Глянул во двор и от разочарования чуть не скатился вниз. Никакой девочки там не было. И цирка тоже не было. Просто там у кучи мусора возился какой-то мальчишка.

— С кем ты разговаривал, Рахмат? — удивился я. — И кого ты хотел мне показать?

— Да вот эту девчонку, кого же ещё, — сказал Рахмат и опять кинул кусок глины в мальчика. — Ты только полюбуйся, как ловко подметает!

Мальчик даже не глянул в нашу сторону, будто нас и не было. А Рахмат продолжал подмигивать и кривляться.

Мальчик притащил ведро и высыпал в него сор.

У меня пропал всякий интерес. Я уже хотел спуститься, когда мальчик прислонил веник к дереву и медленно, будто нехотя, направился к дувалу. Он был очень худой и оттого казался длиннее, чем на самом деле. И ещё на тонкий нос его были насажены круглые, в железной оправе очки.

Он подошёл совсем близко к дувалу и долго разглядывал нас большими и очень грустными глазами.

Мне отчего-то стало не по себе.

— Ну чего уставился, людей не видал, что ли! — крикнул хриплым голосом Рахмат.

Мальчик как-то изменился, стал будто меньше.

— Не видал, — тихо ответил он, — таких не видал.

Помолчал, потом обиженно спросил:

— Почему вы меня дразните? Я ведь вам не мешаю.

Мы не ответили.

— Если нужно, вы можете прийти ко мне в любое время, — сказал мальчик в очках, — а через стенку к чужим подглядывают только враги.

Рахмат так и подскочил на месте.

— Чего сказал! Это я-то враг?

Мальчик посмотрел на него и замигал глазами.

— Я тебе сейчас покажу, очкарик! — взвыл Рахмат. — Это меня-то ты назвал врагом?

Рахмат иногда взрывается как порох, только он не любит драться. Любит, когда его успокаивают.

Я поймал его за рукав.

— Да брось ты! — сказал я.

— Не слышишь, врагом меня обозвал!

— С чего это ты взял? Не обзывал он тебя. Он просто к примеру сказал.

— Если бы ты не удержал, я бы ему показал, — мрачно заявил Рахмат и спустился вниз.

Мы отнесли лестницу на место.

— Кто это такой? — спросил я просто так. А вообще-то я догадывался, что очкарик — сын геолога.

— А! — сплюнул сквозь зубы Рахмат. — Я его и знать не хочу, девчонку эту. Позавчера он посуду мыл, вчера картошку чистил, а сегодня — ты сам видел — двор подметает. Как полезу на айву, так всегда вижу — девчачьими делами занимается.

Рахмат опять презрительно сплюнул.

— Ладно, — сказал я. — Пойдём лучше на улицу, погреемся на солнышке. Говорят, осеннее солнце полезно человеку.

— Ха! — усмехнулся Рахмат.

— Не фыркай, — сказал я. — Мы там подождём моего папу. Он должен на обед приехать.

— А, вот это дело! Может, он нас покатает?

— Может быть.

Мой папа шофёр. Иногда он приезжает домой обедать. А пока папа ест, мы сидим в кабине, где пахнет бензином и особым, машинным запахом. Крутим баранку по очереди.

Если папа не спешит, тогда он подвозит нас до универмага, а оттуда мы возвращаемся пешком.

Мы сидим на плоском камне вдвоём, смотрим, как дерутся вороны, и ждём папу. Если одна ворона роняет свой орех, другая на лету подхватывает его клювом и кидается прочь. А та, что осталась без ореха, дразнится от злости:

«Карр, ка-арр-р! Карр!»

Мы смеёмся. «Кар» по-узбекски значит «глухой». Разве глухие вороны бывают?

Мимо нас проходит очкарик. Его босоножки мягко ступают по жёлтым листьям, усыпавшим дорогу. Рахмат отворачивается, лениво говорит мне, кивая на разгалдевшихся ворон:

— Эк они разорались!

Папа всё не едет. Солнце уже отодвинулось и спряталось за урючинами и яблонями, и вороны притихли, будто надоело им драться.

— Послушай, — говорит Рахмат, поёрзав на месте, — пойдём к универмагу: ведь твой папа всегда едет мимо универмага. Мы остановим его, и он довезёт нас до дома.

— Пошли, всё равно уже солнца нет, — отвечаю я.

Мы сразу всё увидели.

Папина машина стояла за углом универмага, у будочки, где написано «Табак». И папа, стоя у круглого окошка, с кем-то разговаривал.

Мы увидели, как вдруг машина тронулась с места, как из кабины выскочили мальчишки и бросились врассыпную. А машина, глухо урча, прямо направилась к канаве, где возились водопроводчики.

Они работали, сидя на корточках, и не замечали, как тяжёлая машина надвигалась на них. Ещё десять шагов — и грузовик врежется в канаву, наедет на водопроводчиков.