Беркутчи и украденные тени

– Я знаю, сейчас все это выглядит непонятным. Ты зол и чувствуешь боль от того, что хорошее не случилось раньше, тогда, когда звал его, надеялся на чудо. Тебе кажется, что уже поздно, ведь ты уже повзрослел и уже пережил потери, страх и одиночество, которых можно было избежать, а сейчас будто бы в этом и смысла нет. Но я верю, что всему, что происходит или не происходит есть причина. Наступит момент, когда все станет ясно. Жизненные повороты, хорошие и плохие события, твои же собственные решения на распутье приобретут четкие очертания карты – карты твоей судьбы, и ты поймешь, для чего родился на свет и что именно должен принести в этот мир. А теперь протяни руку тому, что предлагает жизнь. Не упрямься. В конце концов ты обретешь свое счастье, Рат Громов, и будешь благодарен себе за то, что сейчас терпеливо примешь свой путь и последуешь зову сердца, а не гордости.

Ратмир понимал, что Майя права и отказываться от выпавшего шанса из-за обиды и злости как минимум глупо, но от этого было не легче. К тому же в глубине души он предчувствовал, что визит его тети несет ему куда большие перемены, чем место жительства и родственные связи. Правда вот какого рода эти перемены мальчику было пока не ясно.

Задребезжала мелодия телефона. Воспитательница ответила на звонок и Рат услышал раздраженный голос Аллы Владимировны, который требовал поторопиться и проводить мальчика в кабинет директора. Майя со своей привычной мягкостью извинилась за задержку и улыбнувшись Ратмиру, спросила, готов ли он к встрече – тот нехотя кивнул.

Они спустились по лестнице вместе, но у самого входа в кабинет Майя оставила своего подопечного. Подбодрив легким похлопыванием по плечу, она дала ему пару минут побыть одному.

Подросток не хотел признавать собственного волнения, но учащенный пульс, сухость во рту и внутренняя дрожь говорили сами за себя. Он проделал то же, что и всегда, когда старался успокоиться и выглядеть увереннее: набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, а затем выпрямился, расправил плечи и приподнял, и без того вздернутый, подбородок. Это действительно помогло. После таких нехитрых манипуляций, Рат Громов почувствовал себя смелее и сильнее, будто вся внутренняя энергия, вырвалась наружу.

Мальчик постучал в дверь. Услышав приглашение войти, Ратмир нажал бронзового цвета ручку до щелчка и толкнул дверь вперед. Перед ним открылся просторный кабинет со стенами, выкрашенными в цвет зеленого горошка. Большая часть мебели придерживалась оттенка грецкого ореха. Даже рамки для грамот, лицензий и картины вечернего города, повисшей над потрепанным диваном, подобраны в тон.

За столом в широком поскрипывающем кресле сидела директриса. Она была занята разговором с гостьей и когда Рат вошел в кабинет, то даже не повернулась в его сторону, а лишь махом руки, приказала сесть на диван. Напудренное круглое лицо искажали глубокие складки, которые образовались от натянутой улыбки, однако светло-голубые глаза оставались безучастными к происходящему процессу. Она говорила с будущей опекуншей непривычно мягко и очень вежливо. Могло показаться, что женщина сама доброта и бесконечно счастлива, что одному из ее подопечных выпал шанс обрести свой дом, но Ратмир уже знал, что она из себя представляет и прекрасно понимал, что за притворной заботой прячется весьма себялюбивая натура, которую ужасно раздражают дети, отчего ему всегда было не понятно, что привело Людмилу Николаевну на этот важный пост. Как бы там ни было, слушал он ее весьма сдержанно, никак не показывая, что такая быстрая смена характера директрисы от души его забавляет.

Гораздо больше мальчика интересовала женщина, сидящая напротив, которую представили ему Елизаветой Игоревной. Ее внешность казалось ему знакомой, хотя он был почти уверен, что не знал ее прежде. У нее были красивые длинные вьющиеся волосы, совсем черные, как чернила, карие глаза, как у него самого, длинный прямой нос и острый подбородок. Теплое платье глубокого бордового цвета, которое спускалось ниже колен, очень ей шло и подчеркивало элегантность. Незнакомка не сводила глаз с Ратмира. В них светилось любопытство и затаенная радость. Было заметно, что она слушает Людмилу Николаевну вполуха, поскольку все внимание обращено на мальчика. Она с жадностью изучала черты его лица, а стоило взгляду коснуться родинки на мочке левого уха, как девушка тут же улыбнулась и в бархатистых глазах заискрились слезы.

– Ужасно жаль, что с вашим братом и его женой случилось несчастье… Но как так вышло, что вы лишь недавно узнали о трагедии?

– Мне горько в этом признаваться, но мы были в ссоре с братом. Потом я уехала заграницу на несколько лет. По приезду пыталась его найти, но было уже слишком поздно.

– Ну да, ну да…, – вздохнула Людмила Николаевна. – Слава Богу, что с племянником все хорошо. Мы уж заботились о нем все это время как следует, в общем, как и о других детях тоже, ведь мы любим их всех не меньше, чем своих собственных.

На последней фразе директрисы Громов едва сдержал смешок.