Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

Кеннеди сказал, что Хрущев то ли не верит, что Соединенные Штаты настроены весьма серьезно, то ли ситуация кажется ему настолько «неудовлетворительной», что он считает, будто нуждается в таких «радикальных мерах». Кеннеди сказал, что по пути домой встретится в Лондоне с премьер-министром Макмилланом и будет вынужден рассказать ему, что был поставлен перед выбором – признать решение Советов по Берлину свершившимся фактом или вступить в конфронтацию. У него создалось впечатление, сказал Кеннеди, что Хрущев предлагает ему выбор между отступлением и конфронтацией.

«Я хочу мира, – заверил Хрущев. – Но если вы хотите войны, то это ваша проблема. Не Советский Союз угрожает войной, а Соединенные Штаты» [48] .

«Но это вы, а не я хотите изменить положение!» – воскликнул президент, избегая использовать слово «война», чтобы не провоцировать Хрущева.

Это выглядело так, словно два подростка с палками спорили о том, кто с кем пытается начать драку.

«В любом случае у Советского Союза не будет иного выбора, как принять вызов. Он должен будет ответить, и он ответит. Военные бедствия будут поделены поровну… Соединенным Штатам решать, будет война или мир», – заявил Хрущев. Кеннеди, сказал он, может сообщить это Макмиллану, де Голлю и Аденауэру.

Его решение по Берлину, сказал Хрущев, «твердо и непоколебимо, и, если Соединенные Штаты откажутся от промежуточного соглашения, Советский Союз подпишет договор в декабре».

«Если это правда, нас ждет холодная зима», – ответил на это Кеннеди.

Даже в этом Кеннеди умудрился ошибиться. Проблемы начнутся намного раньше, чем он предполагал.

Берлин

Воскресенье, полдень, 4 июня 1961 года

В то время как между Хрущевым и Кеннеди шел раздраженный обмен мнениями о возможности войны в Берлине, сами берлинцы наслаждались первым теплым солнечным днем после месяца непрерывных дождей. Автомобили, поезда надземной железной дороги и метро доставляли их в парки и на берега озер и каналов, где можно было купаться, загорать, играть и ходить под парусом.

Берлинские газеты назвали этот день «прекрасной погодой саммита», и все сходились во мнении, что встреча двух лидеров, управляющих их судьбой, скорее всего, будет способствовать ослаблению напряженности. Вечером жители обеих частей города заполнили кинотеатры Западного Берлина, в которых шли новые фильмы: «Спартак» Стэнли Кубрика, получивший четыре премии «Оскар», «Бен Гур» с Чарлтоном Хестоном (завоевал рекордные для своего времени одиннадцать премий «Оскар») и «Свадебная карусель» со Сьюзан Хейворд и Джеймсом Мэйсоном. Жителям Восточного Берлина объявили, что при покупке билетов в кинотеатры их неконвертируемые марки будут приравнены к западногерманской марке, и это был самый выгодный курс в городе [49] .

На Востоке Вальтер Ульбрихт переживал нехватку хлеба и отмечал вместе с народом День защиты детей. Газеты, коротко сообщавшие о встрече на высшем уровне в Вене, были заполнены фотографиями и сообщениями о совместном времяпрепровождении жен лидеров двух стран.

Во время венской встречи на высшем уровне впервые за последние годы уменьшился поток беженцев из Восточной Германии, поскольку у восточных немцев появилась надежда, что венские переговоры приведут к переменам к лучшему.

Ульбрихт на вопрос, что он ожидает от переговоров, ответил, что занимает выжидательную позицию. Бургомистр Вилли Брандт объяснил гражданам, что «наше правое дело в надежных руках президента Кеннеди… Большее, на что мы можем надеяться, – это то, что будут устранены некоторые недоразумения, которые могли бы привести к новым угрозам в будущем».

Вена

Воскресенье, полдень, 4 июня 1961 года

Только что угрожавший войной Хрущев, широко улыбаясь, попрощался с хмурым, сбитым с толку Кеннеди на ступенях советского консульства. На следующий день в газетах появились фотографии, отражавшие настроение обоих лидеров – один радостно улыбался, другой выглядел мрачным и усталым.

Хрущев понимал, что одержал победу, даже притом, что не мог предположить последствий. Позже он вспоминал, что «Кеннеди был очень мрачен. Не только озабочен, но и мрачен. Когда я смотрел на его лицо, он у меня вызывал сочувствие, сожаление. Я хотел, чтобы мы расстались с другим настроением, но помочь ему ничем не мог. Политика неумолима, а наше классовое положение не дало возможности, несмотря на усилия с моей стороны, прийти к соглашению. Как политик я это понимал, а как человек сочувствовал Кеннеди».