Лорд Хьюм высказал опасение, что Хрущева вынуждают к действию проблемы, связанные с непрекращающимся потоком беженцев из Восточной Германии и с другими сателлитами. Хрущев, возможно, считает, что должен найти способ остановить этот процесс, заявил лорд Хьюм. Как только будет обнародовано новое требование Хрущева, сказал он, Запад почувствует себя неловко, «поскольку на первый взгляд его [Хрущева] требования кажутся довольно разумными».
Кеннеди хотел, чтобы британцы помогли ему сочинить речь, с которой он собирался выступить на следующий день в Вашингтоне. В речи следовало отразить взгляды Хрущева, вновь подтвердить решимость Запада выполнить обязательства перед Западным Берлином и еще раз напомнить о праве жителей Берлина самим выбирать свое будущее. Вне зависимости от того, что происходит в других частях мира, сказал Макмиллан, в Берлине Запад находится в выигрышном положении. То, что огромное количество людей стремятся покинуть коммунистический рай, очень плохо характеризует советскую систему.
Кеннеди и Макмиллан договорились увеличить войсковой контингент в Берлине на случай непредвиденных ситуаций, сделав особый акцент на том, каковы будут действия Запада, если русские подпишут договор с Восточной Германией. Хьюм хотел, чтобы Кеннеди выставил Советам встречные предложения на требования, выдвинутые в их меморандуме. Кеннеди не согласился, опасаясь, что предложение относительно переговоров по Берлину может быть расценено как еще один «признак слабости».
Вернувшийся в Соединенные Штаты Кеннеди сидел в шортах в окружении своих главных помощников. Его воспаленные, слезящиеся глаза выдавали, как он смертельно устал. Боль пульсировала в спине – и даже сам Кеннеди не знал, сколько у него болезней и сколько он принял против них препаратов, повлиявших на его выступление в Вене. Он покачал головой, смущенно глядя на свои голые ноги, и вдруг, обхватив колени, забормотал о непреклонности Хрущева и о надвигающейся опасности. Кеннеди сказал своему секретарю Эвелин Линкольн, что хочет немного отдохнуть, чтобы подготовиться к напряженному дню в Вашингтоне. Он попросил, чтобы она рассортировала и подшила документы, которые он внимательно изучил. Разбирая бумаги, она наткнулась на листок с небрежно написанными рукой Кеннеди двумя строками:
Я знаю, что Бог есть – и я вижу, что приближается буря;
Если у Него есть место для меня, я думаю, что готов.
Линкольн не поняла, что означают эти строки, но они взволновали ее. Она не знала, что Кеннеди по памяти написал фразу Авраама Линкольна, произнесенную весной 1860 года во время его разговора с ученым из Иллинойса о своей решимости покончить с рабством. И речь в ней шла вовсе не о желании смерти, как решила Эвелин Линкольн, а скорее о готовности принять вызов.
Бобби сидел рядом с братом, вернувшимся из Вены. По лицу президента текли слезы – результат напряжения физических и душевных сил. Позже Бобби вспоминал, что никогда не видел брата «таким расстроенным. Мы сидели в моей спальне, и он, глядя на меня, сказал: «Бобби, если начнется обмен ядерными ударами, для нас это не имеет значения. У нас была хорошая жизнь, мы зрелые люди. Мне не дает покоя мысль о гибели женщин и детей. Я не могу свыкнуться с этой мыслью».
Журналист Стюарт Олсоп, давний друг президента, встретился с Кеннеди в Лондоне, в Вестминстерском аббатстве, где состоялось крещение новорожденной дочери Станислава Радзивилла, третьей женой которого была младшая сестра Джеки Кеннеди, Ли Бувье. Это было важное событие, проходившее в присутствии премьер-министра и всей семьи Кеннеди. Президент отвел Олсопа в сторону и в течение пятнадцати минут рассказывал о том, через что ему пришлось пройти. «Я почувствовал, что он испытал сильное потрясение, но уже начал приходить в себя», – сказал Олсоп.
По мнению Олсопа, залив Свиней был важен с той точки зрения, что «излечил от иллюзии, что Кеннеди всегда будет сопутствовать успех», поскольку до этого в его жизни было мало неудач. Олсоп считал Вену более серьезной неудачей, чем Кубу, поскольку в будущем она могла привести к ядерной войне.
Кеннеди находился у власти четыре месяца и шестнадцать дней, но, считал Олсоп, на самом деле только в Вене он стал настоящим главнокомандующим. Он столкнулся с жестокостью противника и реальностью того, что Берлин может стать полем битвы.
«Именно после этого он действительно стал президентом в полном смысле этого слова», – пришел к выводу Олсоп.
Восточный Берлин
Среда, 7 июня 1961 года
Восточногерманский лидер Вальтер Ульбрихт едва мог поверить в удачу, когда узнал о венских переговорах от Михаила Первухина, советского посла в Восточной Германии. Он окончательно поверил в удачу, почти ежедневно в конце дня получая информацию от высших офицеров советской военной администрации, размещавшейся в берлинском районе Карлсхорст.