Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

Когда в феврале Кеннеди пригласил на работу Дина Ачесона, Шлезингер решил, что президент просто хочет иметь спектр самых разнообразных мнений. Теперь Шлезингер опасался, что Кеннеди, если никто не предложит альтернативу, примет жесткий политический курс по Берлину, предложенный Ачесоном. Постоянный представитель США в ООН Эдлай Стивенсон тоже был обеспокоен растущим влиянием Ачесона.

Шлезингер хотел помешать Ачесону убедить президента в том, что «Западный Берлин не проблема, а предлог» для Хрущева проверить, собираются ли Соединенные Штаты и их новый президент противостоять советскому вторжению.

Шлезингер волновался, что Ачесон, блестящий оратор, устроит дебаты относительно «неограниченных целей» Советов в разжигании Берлинского кризиса. Однако те, кто лучше знал Москву, Томпсон и Аверелл Гарриман, бывший посол в Москве, считали, что хрущевская игра ограничивается одним Берлином и, следовательно, действовать следует абсолютно иначе. Хотя мнения в Государственном департаменте разделились, Шлезингер переживал, что Раск «ведет себя осмотрительно и никто не знает, на чьей он стороне».

В статье, опубликованной в журнале «Экономист» [56] , основанной на неофициальной информации от британского правительства, придерживающегося более мягкого курса в отношении Советов, говорилось, что «если господин Кеннеди не проявит решимости, то Запад рискует идти на компромиссы до тех пор, пока не окажется в тупике, где ни у него, ни у России не будет иного выбора, как между позорным отступлением и ядерным опустошением».

Шлезингер считал, что должен действовать быстро, поскольку «в разговоре о военной мобилизации в связи с объявлением в стране чрезвычайного положения содержится риск проталкивания кризиса за точку невозврата». Он боялся повторения ситуации, сложившейся при обсуждении плана операции в заливе Свиней, когда был принят неудачный план, поскольку не было никого, кто бы выступил против или представил альтернативный план.

Он решил, что должен добиться откровенного обмена мнениями по Берлину прежде, чем станет слишком поздно.

7 июля, сразу после утреннего совещания с Кеннеди по другим вопросам, Шлезингер вручил президенту свой меморандум по Берлину и попросил, чтобы он просмотрел его днем по пути в Хайяннис-Порт. Время было выбрано удачно, поскольку президент должен был на следующий день встречаться там с высокопоставленными чиновниками по берлинской проблеме. Кеннеди сказал, что прочтет соображения Шлезингера незамедлительно, поскольку считает берлинский вопрос самым срочным.

Шлезингер все правильно рассчитал: ничто не могло больше привлечь внимание президента, чем предупреждение о вероятности повторения ошибки на Кубе. После провала операции в заливе Свиней Кеннеди, смеясь, сказал, что меморандум Шлезингера по Кубе будет «выглядеть довольно хорошо, когда историк найдет время для написания книги о правительстве», а затем добавил: «Только лучше бы, пока я жив, он не опубликовывал этот меморандум».

В своем антиачесоновском меморандуме Шлезингер напомнил Кеннеди, что провал на Кубе стал результатом «чрезмерной концентрации на военных и оперативных проблемах» и недооценки политических проблем на предварительной стадии. После неудачного вторжения на Кубу Артур Шлезингер упрекал себя «за молчание во время принципиальных дискуссий в Овальном кабинете», хотя его «чувство вины заглушалось сознанием того», что его «возражения приведут лишь к тому», что его «сочтут занудой».

Шлезингер отдал должное Ачесону в том, что тот тщательно рассмотрел проблему, но у него вызвало опасение, как бывший государственный секретарь ставит вопрос, «грубо говоря: струсите вы или нет, когда кто-нибудь предложит то, что покажется жестким, трудным, когда надо «доказать или заткнуться», этому трудно противостоять, оставаясь мягким, сентиментальным, идеалистом…». Шлезингер напомнил президенту, что, по мнению его советолога Чипа Болена, при обсуждении Советов не следует использовать такие прилагательные, как «жесткий» и «мягкий».

«Люди, у которых были сомнения относительно Кубы, – написал Шлезингер, явно имея в виду себя, – не высказывали сомнений, боясь показаться слишком «мягкими». Очень важно, чтобы подобные страхи не помешали свободному обмену мнениями по Берлину».

Президент внимательно прочел меморандум и с тревогой посмотрел на своего друга. Он согласился, что план Ачесона слишком узко нацелен на военную сторону проблемы и что «планированию по Берлину надо придать более сбалансированный характер». Президент дал задание Шлезингеру подробнее изложить то, что указано в его меморандуме, чтобы завтра его соображения можно было использовать на совещании в Хайяннис-Порте.

Вертолет с Кеннеди должен был подняться с лужайки перед Белым домом в пять вечера. У Шлезингера оставалось всего два часа до отлета президента. Чейес и Киссинджер, юрист и политолог, диктовали, а Шлезингер бешено печатал на машинке. К нужному времени был готов окончательный вариант. В нем говорилось: