Берлин и его окрестности (сборник)

Тем временем из-за угла выезжает 162-й трамвай, а господину старшему учителю до остановки еще далековато. Трамвай останавливается, а старший учитель думает: «Ничего, у меня еще минута…»

Но как назло именно на этой остановке ни один пассажир не сходит, и трамвай трогается. Господин старший учитель припускает было рысью, прижимая тетради к груди, хотя трамвай ему, ясное дело, нипочем не догнать. Дожидаясь следующего, он уже не думает ни о причастных оборотах, ни о Фридрихе Кульпе. А думает он о том, что завтра надо бы встать на две минуты раньше.

– Глупость какая! – досадливо говорит себе старший учитель и покупает у уличного торговца газету.

На следующее утро господин старший учитель выходит из дома на две минуты позже. Во рту вкус утреннего кофе, под мышкой стопка тетрадей, на 162-й он опять не успевает, думает «Глупость какая!» и покупает себе утреннюю газету у уличного торговца.

Между сегодня и вчера, можно считать, вообще никакой разницы. Разве что на верхней тетради в стопке сегодня красуется «Томас Унгевинн», а вместо причастного оборота в мыслях учителя герундий.

Уличный торговец уже хорошо знает господина профессора – так он к старшему учителю обращается. На этой остановке в это время никто больше не садится. Старший учитель у него постоянный первый покупатель.

Иногда старший учитель думает: «Встань я на две минуты раньше, я бы, конечно, на трамвай успел, но не смог бы купить газету. Газету пришлось бы покупать возле школы, в киоске на углу, и новости я просмотрел бы только на десятичасовой перемене».

Иногда продавец газет думает: «Не пришлось бы господину профессору ждать на остановке, он не купил бы у меня газету. Да будет благословен утренний сон господина старшего учителя».

Так что, едва завидев в конце улицы силуэт господина профессора, он предупредительно складывает для него ту газету, которую господин старший учитель каждое утро покупает.

И когда показывается 162-й трамвай, а господин старший учитель припускает рысью, торговец газетами мысленно молится: «О, только бы он не успел!»

Потом старший учитель сидит в классной комнате, опрашивает Фридриха Кульпе и Томаса Унгевинна, гоняя одного по причастным оборотам, другого по герундию, и думает: «Оставить? Или все-таки перевести?» Что же до продавца газет, то о нем господин профессор совсем не думает.

А тот между тем сбыл все утренние газеты и теперь дожидается дневных. И чтобы скоротать время, отправляется в кабачок «Патценхофер», ест там свои зразы по-кенигсбергски, запивает большой кружкой пива и думает о том, что торговля нынче вообще ни к черту, потому как дождь.

Что же до господина профессора, то о нем уличный торговец совсем не думает.

Назавтра, в половине восьмого утра, господин старший учитель выйдет из дома – стопка тетрадей под мышкой, во рту вкус утреннего кофе – точнехонько на две минуты позже, чем надо, а 162-й уже вывернет из-за угла. «Еще полминуты!» – подумает господин старший учитель.

Но увы! Там, на углу, возле остановки, уличный продавец уже заранее заботливо сложит для него утренний номер небезызвестной газеты…

Берлинер Бёрзен-Курир, 06.02.1921

Неизвестный фотограф. Открытка с видом Потсдамской площади. Около 1930 г. (Башня с часами, стоявшая в центре самой оживленной площади Европы, выполняла также функцию первого светофора.)

Фридрих Зайденштукер. Реконструкция транспортной развязки на Александерплац. Около 1928 г.

Проносясь над этажами

Городская железная дорога часто проходит вплотную к домам жилой застройки, так что пассажиры вполне могут – особенно весной, когда многоэтажные здания оживают и начинают мало-помалу выдавать свои тайны, открывая взгляду задние дворы, распахивая окна и сокрытый за ними уют домашней жизни, – увидеть и подглядеть немало диковинного и занятного.

Нередко поездка в городской железной дороге бывает поучительнее самых дальних заморских странствий, и иной повидавший мир путешественник в такой поездке без труда убедится, что, в сущности, вполне достаточно узреть один неприметный куст сирени, томящийся на пыльных городских задворках, чтобы разом познать всю скорбь всех сиреневых кустов на свете, обреченных на подобную же неволю в застенках большого города.

Вот почему после поездки в городской железной дороге я возвращаюсь домой, переполненный жизнью множества прекрасных и печальных картин, и после такого парения по-над домами бываю горд, словно мореход, совершивший кругосветное плавание под парусами. Стоит вообразить себе колодцы дворов еще более мрачными, кусты сирени, томящиеся в них, еще более поникшими, обступившие их стены домов еще на пару метров повыше, а детей в тени этих колодцев еще чуть бледнее – и оказывается, что я побывал в Нью-Йорке и вкусил горечь всех крупнейших городов планеты. Ибо любое важное для тебя открытие можно сделать, не выходя из дома, – или в крайнем случае на соседней улице, благо все схожие вещи, настроения и переживания на свете отличаются друг от друга не по сути, а лишь степенями сравнения.