Берлин, май 1945

Я уже раньше писала о том, чему была свидетелем в дни падения Берлина. Но теперь, опираясь на документы, могла подробнее рассказать, как оно было.

Извлеченные из залежей, наслоений лет, документы звучат иногда убедительнее обстоятельных рассуждений, приоткрывают характер и природу явлений, черты ушедшего времени и его действующих лиц.

И я постараюсь привести здесь, в книге, многие из этих документов — они представляют несомненный исторический интерес, а опубликованы до сих пор не были.

Дневник Геббельса

Одна из важных наших находок в те дни — дневник Геббельса. Он был найден в подземелье, там, где находился Геббельс с семьей, — в одном из чемоданов с документами.

Десяток толстых тетрадей разных лет, убористо исписанных с нажимом прямыми, с едва заметным наклоном влево буквами, тесно наседающими одна на другую. Первые тетради дневника относились к 1932 году — еще до прихода фашистов к власти, последняя оканчивалась 8 июля 1941 года.

Мне было крайне досадно, что нет возможности засесть за этот дневник, нелегко поддающийся прочтению. Нужен был многодневный, усидчивый труд. А мы не располагали и минутами — тогда перед нами стояла неотложная задача: установить, что произошло с Гитлером, и найти его. И эти тетради пришлось отправить в штаб фронта.

В последующие годы, вспоминая о тетрадях Геббельса, я опасалась, что они затерялись среди множества других документов, стекавшихся тогда в штаб фронта со всех участков боя.

Но пришло время, когда мне представилась возможность прочитать дневник Геббельса, сохранившийся в архиве.

Вот последняя тетрадь — май, июнь, начало июля 1941 года. Она отражает факты и атмосферу подготовки к нападению на Советский Союз. Раскрывает характер провокаций, методы «маскировок», предпринятых тогда фашистской Германией. Эти страницы имеют определенный исторический смысл, они расширяют наши представления об обстановке, в которой началась война.

Дневник Геббельса — саморазоблачительный документ. Едва ли можно выразительнее, чем он это сделал сам, рассказать о типе политического деятеля, выдвинутого на авансцену фашизмом. Со страниц дневника встает его автор — маньяк и фанфарон, игрок и позер, плоский, злобный карьерист, одна из тех мизерабельных личностей, чьей воле подчинился немецкий народ.

К делу и не к делу Геббельс упорно твердит: «я приказал», «я пресек», «я энергично вмешиваюсь», «я отчитал», «я это предвидел», «я энергично протестую». Он самодовольно рассыпает в дневнике похвалы своим статьям: «Хорошо получилось!», «По стилю будет нетрудно догадаться, кто автор». О сборнике своих военных статей и речей: «Это будет хорошее и эффективное собрание. Вероятное заглавие: «Между вчерашним и завтрашним днем». Какая колоссальная работа впитана этой книгой! За два года напишешь и наговоришь немало». «Моя статья о Крите — блестяща»[15].

В его пропагандистском хозяйстве — без осечек. Когда же его радиопередача потерпела неудачу, пиетет к фюреру — единственный раз! — принесен в жертву тщеславию Геббельса. Он записывает в дневнике: «Я, невиновный, должен быть козлом отпущения…» С этим он не согласен. Это фюрер настаивал на такой подаче материала.

Дневник утилитарен. Его автор не ведает раздумий о жизни, рефлексий. Его духовная жизнь примитивна, лишена модуляций и оттенков. Торжество или уныние, ликование или апатия, восторженное почитание или злобная ненависть.

«…Русские будут сбиты с ног, как до сих пор ни один народ! И большевистский призрак скоро исчезнет!»

И тут же вслед его категорическое, как обычно, суждение об итальянцах, своих партнерах:

«Я думаю, что итальянцы ныне самый ненавистный народ во всей Европе»

(12 июня).

После просмотра фильма о культурной жизни Америки он записывает:

«Безобразие! Это не страна, а пустыня цивилизации. И они хотят принести нам культуру… Впрочем, наша высшая культурная миссия состоит в том, чтобы победить американцев»

(27 мая).

Геббельс предан своему суверену Гитлеру, карабкается изо всех сил, чтобы заслужить его похвалу, одобрение, и копит их в дневнике. В то же время он со злобной ревностью поглядывает на каждого, кто может приблизиться к его господину, оторвать и себе листок от венка. Он старается представить своих соперников в самом невыгодном свете перед лицом истории, к которой, надо думать, апеллирует дневник. В этой тетрадке, охватывающей всего лишь полтора месяца, достается министру иностранных дел Риббентропу, Борману, с которым он позже находит контакт, профсоюзному фюреру Лею. Улетевшему в Англию Гессу: «Борман рассказывает мне о Гессе. Он был суррогатом из мании величия и скудоумия». Поносятся дуче, Антонеску, Павелич, Маннергейм…