Берлин – Москва. Пешее путешествие

Я оглядел себя, ощупал свое лицо и задумался, пустят ли меня в такой самолет. И как хорошо было бы сидеть в нем на высоте десять тысяч метров над той землей, по которой я теперь шел, и проделать весь обратный путь за какие-то два часа.

Меня уже ничто не могло удержать, земля скользила, отступала и отпускала меня; слева и справа исчезли леса, словно их никогда и не было, поля, хижины, стада, болота, живые и сухие березы, исчезла высокая желтая трава – все ускользнуло. Город, к которому я стремился, был столь огромен, что пройти по нему от края до края я смог бы лишь за три дня; он сдвигал все в сторону от себя и затягивал меня внутрь. За большими заборами виднелись виллы с красными черепичными крышами и идеально белыми стенами. Дикая земля превращалась в ухоженный пейзаж. В него входили целые дачные поселки, например, – Лесной городок. Справа в сверкающей дымке появились белые горы с плоскими вершинами – московские спальные районы. Переделкино, мой потерянный рай, я обошел справа. Я мечтал посетить дом Пастернака, но не увидел даже краешка крыши: зеленый деревянный забор высотой с дом будто ширма закрывал писательскую деревню.

Забор появился и с другой стороны от дороги – привычный вид бесследно исчез. Всюду теснились автомобильные, строительные и мебельные рынки, шиномонтаж, распродажи английских каминов и китайского кафеля, рынки «Все-для-рыбака». Все это перерастало в автосалоны, строительные и мебельные магазины. Справа стоял гигантский синий куб, слева – розовый. Трасса уже давно превратилась в сплошную торговую улицу, в нескончаемый поток товаров. Этот поток уже не умещался в своих берегах: машины выезжали на обочину, прямо на меня, надвигались со всех сторон. У одной из них не было лобового стекла, на зеркале заднего вида висел, раскачиваясь на веревочке, православный крест. Но я не уступал, я был сильнее.

И быстрее! Поток, вместе с которым я плыл, с которым боролся, замедлился и застыл на месте. А я шел вперед! Я шел так быстро, как никогда прежде. Я шел на Москву! В двадцать минут пятого я пролетел мимо щита, на котором было написано: Москва – 2,7 км. Никто, кроме меня, не двигался. Никто! Вы думаете, что самое главное – это вырядиться в черное и жать на газ. Черная рубашка, черные брюки, черный «BMW». Сурово смотреть на пешеходов и не сворачивать. Но я тоже, мой милый, был водителем «BMW». И я смотрю на тебя сурово, и не надейся, что я сверну. Это была уже не ходьба, а плавание в переполненном купальщиками бассейне. Даже не плавание – пахота.

Я оценивал чужую собственность, чужие мечты, попадавшиеся на моем пути, все это немыслимое богатство, между которым приходилось протискиваться, все эти тяжелые черные и серебристые тушки автомобилей, только по одному критерию: насколько они мне мешали. Шум был нестерпимый, но и мой восторг усиливался, он стал превыше всего, он возникал в подошвах моих сапог, в икрах ног и берцовых костях, в огрубевших грязных кончиках пальцев, он растекался по венам и ребрам и, перебродив во мне, опьяненный рвался через глотку наружу.

Потом был еще пешеходный мост, по которому мне пришлось пройти, чтобы попасть на другую сторону трассы. Там, на другой стороне, было нечто похожее на небольшой автомобильный рынок под открытым небом, одно из тех мест, где вам никогда не скажут, чью машину вы, собственно, покупаете. Вокруг стояли кавказцы, перебирая в руках четки и пачки денег. Они весьма удивились, когда странного вида бродяга с горящим взглядом, издав хриплый торжествующий вопль, бросился к дорожному знаку «Москва» и обнял его. Дошел.

Москва!

Первое, что я сделал, – отыскал огромную роскошную ванну и огромную роскошную кровать по соседству. Я поселился в большом номере в гостинице у Красной площади, пил чай на Тверской, любовался газонами с цветочными клумбами, появившимися в Москве этим летом. Потом я отправился в Третьяковскую галерею. Не могу вспомнить случая, чтобы я с такой жадностью всматривался в картины. Словно крестьянин, первый раз оказавшийся во дворце. Крамской – автопортрет в образе молодого денди. Портрет молодой женщины его же работы, белое платье, вспыхивающее на темном фоне⁵⁸. Стоя у картины, я боковым зрением заметил, как наблюдавшие за мной смотрительницы сбились в стайку.

Когда я вернулся в «Россию», кремлевская звезда уже сияла рубиновым светом над холодным блеклым октябрьским днем. Я позвонил Александру, его телефон мне дали берлинские друзья, тот без долгих разговоров сразу спросил, в чем я нуждаюсь:

– Во-первых, машину с водителем, да? Приличный отель. Кого-нибудь, кто тебе покажет город. Что еще? Больше ничего? Тогда увидимся вечером.