Берлин — Париж: игра на вылет

Но то, что русские создали весьма неудобный прецедент, провоцируя неизбежное усиление борьбы трудящихся на Западе за новый уровень прав, привело большой бизнес и власти Европы в форменный «шок и трепет»! Делиться доходами с чернью в период роста монополий и усиления конкуренции на рынках, им совершенно не хотелось. Поэтому, с их точки зрения, содеяное нашим самодержцем граничило с преступлением.

С обидой и болью европейские воротилы и бонзы вспоминали, как шесть лет назад они смогли лихо отбиться от первой атаки царя на их барыши. Когда он, прикинувшись наивным человеколюбивым простаком, предложил державам сократить вооруженные силы и… остановить гонку вооружений! Тогда они сумели изящно выставить русского монарха на всемирное посмешище. И вот теперь прилетела ответка. Мстительный тихоня Романов нанес контрудар, получившийся зубодробительным…

Кстати, поначалу в наших верхах не предвидели отрицательного международного резонанса на новации в трудовом законодательстве. О столь далеко идущих последствиях просто не задумывались. Когда царь ознакомил с проектом указа Коковцова, тот сгоряча написал прошение об отставке, посчитав, что замыслы Государя неизбежно приведут к неконкурентоспособности и последующему краху нашей промышленности, тем более, что министр опасался преференций, данных немцам новым торговым договором. Об эффекте «кругов по воде» не подумал и Столыпин, раскритиковавший «опасный зажим» интересов заводчиков, чреватый, по его мнению, сворачиванием многих производств.

Однако Вадим убедил Николая, что оказавшись перед угрозой социальных взрывов, на Западе будут вынуждены вводить в законы о труде изменения с оглядкой на наши, российские инициативы, повышая тем самым прямые и косвенные доходы пролетариата. В свою очередь, это поднимет себестоимость и цены многих иностранных фабрикатов. И, слава Богу, расчет его оказался верным.

Но каково было удивление Вадика, когда во время вечерней прогулки в парке царь рассказал ему о том, что, несмотря на яростный прессинг противников осложнения жизни «эффективных собственников», настоял на своем он не только из-за доводов Банщикова. Николай счел, что пришло время отделять козлищ от агнцев: «На таком изломе можно четко разобраться, кто из капиталистов готов идти навстречу государственному интересу, а кому важна лишь мошна. Те заводчики, кто без ропота примут новые правила игры, со временем получат максимум преференций от государства. Те же, кто изойдут на истерики или, Боже упаси, дерзнут на какие-либо действия в пику принятым решениям, тридцать три раза потом пожалеют о своей глупости и жадности!»

По поводу роста угроз для личной безопасности, Николай со спокойной улыбкой заметил: «- Во-первых, Миша, Рубикон был перейден, когда вышел „Думский“ Манифест. Его противники куда ближе ко мне, чем кто-либо из буржуа. Причем, как в прямом, так и в переносном смысле. Во-вторых, я вполне доверяю Дурново, Зубатову и Спиридовичу. А в-третьих, от судьбы не уйдешь. Все под Господом ходим, и царь, и простолюдин. Но то, что мы сейчас начали делать — богоугодно. И делается во благо всех, живущих в России. Кстати, реакция наших зарубежных недругов в этом лишний раз убеждает…»

Окрыленный победой, переступивший через самодержавные табу и страхи юности, Николай на глазах избавлялся от рецидивов тихушного византийства и нерешительности. Парадная, представительская сторона роли монарха, к неудовольствию многочисленной родни, занимала его все меньше. Он перестал, уповая лишь на Бога, тяготиться бременем единоличной ответственности за принимаемые решения и нашел, наконец, внутреннюю точку опоры в самом себе. В служении своему народу реальными делами, смысл которых, будь то внутригосударственные действия или внешнеполитические акции, необходимо рассматривать через призму пользы для всех его подданных, сегодня и на перспективу.

Государь всея Руси дозрел для того, чтобы властвовать, а не царствовать. И ЭТОТ Николай ни плыть по течению, ни почивать на лаврах, не собирался.

Естественно, отставка министра финансов принята не была. Столыпин же, проведя пару вечеров в компании Зубатова и Дурново, узнал для себя много нового о проблемах рабочего класса, успехах и подводных камнях при создании «полицейских профсоюзов», а заодно и о теории социально-экономического баланса интересов труда и капитала Льва Тихомирова, которого Председатель ИССП вновь «запряг» в созидательную работу.

Что же касается оттенков реакции европейцев на прилетевшую из Питера новостную «бомбу», особо потешила Василия плохо скрываемая ярость авторов статей в лондонских «Обсервер», «Вестминстер газет» и «Нэйвал энд милитари рекордс». В изданиях, где, как предупреждал его Петрович, адмирал Джон Фишер, свежеиспеченный Первый морской лорд, прикормил «с руки» и редакторов, и ведущих журналистов.