Берлин — Париж: игра на вылет

— Полноте, друг мой. Ты же сам понимаешь, что это, по большому счету, не только главное дело твоей жизни, но и форменный нокаут всем нашим противникам. И не только немцам. Подумай только, как вытянется физиономия у «великого» Мэхена, когда янки узнают все характеристики «Неустрашимого»? — в светло-голубых, белесоватых глазах Эдуарда проскользнуло выражение едва скрываемого злорадства.

В отличие от его покойной матери, королевы Виктории, он считал, что почести, свалившиеся в Лондоне на кэптена североамериканца, были несоразмерны его заслугам перед Британской империей. Тем более, что свое нашумевшее «Влияние морской силы на историю», этот тощий, самодовольный янки накропал явно не для того, чтобы воздать должное английским морякам и адмиралам, а для того, чтобы ушлые парни, вроде Тедди Рузвельта, вдруг вознамерились построить для САСШ флот, сравнимый с Ройял Нэйви.

— Вы прочли его статью, что я переслал Вам на прошлой неделе?

— Да. С особым интересом. Представляю, какой же там начнется скандал, когда янки сравнят «идеальный броненосец» от их «гениального теоретика», за который агитирует Крамп и азартно готов «выпекать» десятками как дешевые пирожки, — с водоизмещением в двенадцать тысяч тонн, четырьмя двенадцатидюймовками, десятком восьмидюймовок и «бегающий» на восемнадцати узлах — с нашим милым «малышом».

Так что тебя обеспокоило? Или до сих пор думаешь, что нам надо было год назад устроить моему дорогому племяннику «Копенгаген», а не поднимать «подвысь» жердь на втором препятствии?

— Не думаю. Убежден! Его и сейчас не поздно учинить наглым тевтонцам.

— Джек, Джек… ну перестань, пожалуйста. И зачем я только помянул это, дернул же меня за язык лукавый. Ты же сам все прекрасно понимаешь не хуже меня: политические ситуации тогда и сейчас отличаются как небо от земли. Кроме того, как бы там Вилли не пыжился, на морскую войну с нами он не пойдет. Я его, поверь, неплохо знаю. Вся эта мишура и шум — чистейшей воды показуха. Пруссак пруссаком останется всегда. Форсу на людях много, а дома ходит в драных носках и заштопанных кальсонах. Да и Бюлов с Рейхстагом такой глупости никогда не допустят.

— Мне бы Вашу уверенность, сир. Ведь, к сожалению, этот бессовестный интриган, но, хвала Всевышнему, прагматик и реалист Бернгард не вечен. Рейхстаг кайзер может распустить, для этого у него есть куча законодательных лазеек, заложенных Бисмарком в их конституцию, а смирит ли свою непомерную гордыню Альфред, — мы пока не ведаем. Вдруг с них все-таки станется, и эти троглодиты начнут заново копать Кильский канал?

— Скоро узнаем, не сомневайся. Но главное, по-моему, чтобы они не успели быстро начать реконструкцию своих верфей.

— За секретность я Вам ручаюсь. Два года готовил Портсмут к этому моменту. Они пронюхают не раньше, чем через год-полтора, что к чему…

— И наша задача использовать эту фору на все сто процентов, не так ли?

— Мы используем ее на все двести, Ваше величество!

— С Вашими талантами и напором, друг мой, — ни минуты не сомневаюсь…

— Скорее уж с Вашим дипломатическим гением, сир.

— Ах, лесть от сильного человека! Как же это приятно, Джек. Продолжай же, а то сам себя не похвалишь… — Эдуард добродушно рассмеялся, по-дружески пихнув Фишера кулаком в плечо, — Кстати, возвращаясь к более серьезным темам: у меня тоже есть для тебя парочка новостей, которые нам надо обсудить без свидетелей. Давай отпустим наших заждавшихся спутников в Сандрингем. Пускай они озаботятся развлечением дам своими охотничьими рассказами, а мы с полчасика походим по лесу? День сегодня не жаркий, прогуляться налегке — одно удовольствие. Или возьмем ружья, может быть «вытопчем» какого-нибуть хитрого петуха?

* * *

В ближнем кругу британского монарха Джон Арбетнот Фишер занимал особенное место. Прозванный флотскими недоброжелателями «малайцем», бывалый морской волк был фигурой яркой и динамичной, выбивающейся из привычного клише поведенческих стандартов холоднокровного «офицера и джентльмена» Викторианской эпохи.

Напрочь лишенный надменной чопорности, лоска и породной манерности, этот «ходячий скандал», «наглый выскочка-полукровка» пробил себе путь к самым высшим должностям в военно-морской иерархии Британии исключительно благодаря собственным талантам, настойчивости и смелости. Ну, или почти исключительно им. Согласитесь, но все-таки, дружба с наследником престола, а затем — королем, тоже чего-то стоила.

Поговаривали, что первопричиной их сближения стала общая неприязнь к одному человеку — лорду Чарльзу Уильяму Бересфорду, герою штурма Александрии, яростному и непримиримому противнику Джона Фишера на протяжении последних двадцати пяти лет его служебной карьеры. Их длительное профессиональное соперничество, как это иногда случается, постепенно перешло в стойкое взаимное отторжение, на грани ненависти.