Вижу, идет пожилая, интеллигентного вида женщина. Я к ней, с этим же вопросом. Она внимательно посмотрела на меня и уточнила:
— Вы, очевидно, имеете в виду
Боже мой, да что же я делаю?! Видя эту ситуацию, мои преподаватели со стыда за меня провалились бы под землю. Грубейшая ошибка! Спросонья, прочитав на предоставленной мне оперработниками советской карте военного времени название улицы как
Здесь я вынужден сделать небольшое отступление от изложения событий.
Специалисту хорошо известно, что на русском языке иностранные собственные имена должны писаться так, как они звучат на иностранном языке. У нас же до сих пор, по научно не обоснованной, но кем-то и когда-то узаконенной традиции, пишут и печатают иначе. Поясню на примере. В нашей печати и литературе мы традиционно пишем «Гитлер», хотя правильно должно быть «Хитлер». Пишем «Гиммлер» вместо «Химмлер» и «Генрих Гейне» вместо «Хайнрих Хайне». Вот эта старая порочная традиция и занесла на карту слова «Генрих Гейне штрассе». Сторонники этой традиции признают справедливость замечаний, но разводят руками:
— А что же прикажете делать? Все книги перепечатывать?
Вот так и живет эта «традиция» до сих пор!
В оперативной работе за долгие годы службы пришлось столкнуться с рядом серьезных ошибок, имевших тяжелые последствия. В этих случаях исполнители придерживались безграмотно «сложившейся традиции» и игнорировали принцип написания по-русски иностранных фамилий по их звучанию. Об этом позднее, уже на конкретных примерах работы за границей и службы в органах госбезопасности уже в Пермской области.
Из этой ситуации я сделал и другой вывод, ставший для меня непреложным законом на все время службы в Германии. Никогда не пользоваться нашими картами военного времени. В них встречалось много искажений, неточностей, но это была война. Взял за правило всегда иметь под рукой карты, планы, справочники немецкого производства, независимо от места их выпуска, на Западе или Востоке. Это неоднократно выручало и повышало мой уровень компетентности в решаемых вопросах.
Я подтвердил догадку женщины, и она подробно объяснила дорогу. Я нашел дом, и мы, действительно, едва застали свидетельницу на пороге квартиры, уже собиравшуюся на работу. Успели подробно опросить ее, получили нужные сведения, а к 10 утра прибыли на мое первое в жизни совещание оперсостава.
Новый дежурный, сменивший предыдущего, встретил меня словами:
— Это ты наш новый переводчик? Где ты гуляешь? Ведь рабочий день начинается в 9.00, а сейчас уже около 10. Мы в гостиницу за тобой солдата посылали! Оперработники, возившие меня утром, шли сзади. Они дружно заявили дежурному:
— Оставь его в покое! Мы уже по делу с ним съездили и на совещание ко времени доставили!
Так начался мой первый день службы. Я подумал вначале, что это был какой-то необычный, по интенсивности загрузки рабочего дня, случай в практике оперативной работы. Но, увы, такова была повседневная реальность того времени. Надо было успевать. Почти все вопросы требовали немедленного решения, иначе можно было опоздать. А при опоздании часто терялся весь смысл контрразведывательной работы. Правда эти выводы сложились у меня позже, с приобретением опыта, но тогда все было для меня новым и порой не очень понятным.
Уже на этом совещании мне стал во многом ясен смысл реплики заместителя начальника Управления полковника Сазонова, что в Берлинском отделе сейчас «очень, очень сложная обстановка».
Глава IV
Для лучшего восприятия читателем описываемых мной событий даю краткую историческую справку по оперативной обстановке, в которой работал Особый отдел Берлинского гарнизона в сентябре 1953 года.