Берлинская флейта [Рассказы; повести]

Луч карманного фонарика в туманный вечер. След на снегу от ржавых полозьев. Неудовлетворенность обновкой — слишком мелкая клетка. От локального к универсальному. Ему все нравилось в ней. Он был счастлив. Он спросил. Она взглянула. На полтона выше. На полтона ниже. Послали навестить усопшего, прошел мимо, вышел в поля за гаражами. Время простит. Уже простило. Женщина с красными волосами. Женщина с белыми волосами. Женщина без волос.

Она роется в старых тряпках, чихает от пыли, он лежит на диване и смотрит в створ ее раздвинутых ног, в пах. Пошел снег. Граппа ему понравилась. Приемосдатчица поддала и уснула на ящиках. Ветер стряхнул листья, и они полетели. Зажглись фонари на другом берегу, и свет отразился в воде и в ее глазах.

Там степь, забор, высоковольтное оборудование, стол, стул, клеенка, ветер, эксгибиционист за окном.

Белый цементный двор, пыльный виноград, собачья шерсть. Остатки старого меда в медном баке на чердаке. Паутина. Вечерняя плакальщица и шиповник Гриффсона. Звук флейты падает на вазу, стекло резонирует и сольно отзывается в голове. Эта женщина здесь котируется. К ней всегда очередь. Она у нее, по словам испытавших, как-то странно вибрирует, что снова и снова гонит к ней.

Здесь почему-то не страшно исчезнуть.

Пучеглазость, крикливость, манерность.

Смутная полоса жизни.

Пыль готова всегда взлететь и засыпать и цветы, и глаза.

Боксер поворачивается спиной к сопернику, и тот молотит его по спине в конце августа на ринге, где вместо канатов — бинты, в непосредственной близости от обрыва, откуда открывается вид на море, слободские крыши, железную дорогу.

Нынешним летом произвел ремонт части забора, яму для сбора дождевой воды подправил свежим цементом, в гости ходишь иногда, редко, как и они, чаще все дома, один, в делах, вечером можно сходить на Водопроводную поиграть в домино, ну вина иногда выпьешь домашнего, в театре давно уже не был, на пляже всего один раз за все лето.

Просят пас по левому флангу, и другим не дал, и сам запутался, упал.

Она сидит на диване и смотрит телевизор, он спит, положив голову ей на колени.

Самолет на низкой высоте распылял гербициды, а он подумал, что самолет загорелся.

Красное вино в сумерках на железном мосту, теплые утки над холодным морем в сторону Турции, на ней плащ стального цвета.

Электрическая липкость их ацетатных платьев.

Открыли пивную будку на пустыре, легли на картонные ящики, провалились.

Красная косынка, запах черной смородины, островок чистого песка у калитки, намытого недавним дождем, неопределенность, неустойчивость.

На серванте открытка с изображением поэта в шляпе и с трубкой в зубах под вой вечно голодного соседского пса.

Она мазалась какой-то антиревматической мазью, и запах этой мази стал неотъемлемой частью тех зим.

Мокрые кусты и запах спиртовой эссенции у спуска к их домику.

Блеск темного стекла пузырька из-под мараславина на подоконнике.

Она его поцеловала, когда он спал.

Солдаты долбят лед.

Ветер нагнул кусты желтой акации у школьной мастерской.

Бессмысленная свадьба.

Жених от переутомления на нервной почве потерял сознание.

Бедность лексикона и гардероба.

Вешние воды, капрон, резина.

У нее был тонкий свитер цвета кофе с молоком.

Неопределенность.

Ее сегодня не будет, значит, ничего не будет.

Короткий разряд пробил цинк и воду и вышел через волосы в стекло.

Они никак не могут завершить строительство дома.

Весенний гной измученной души.

Его схватили по ошибке и били кабелем в опорном пункте.

Через полгода после рождения ребенка он стал поколачивать ее.

Проводник недосчитался одного полотенца и предъявил претензии.

Ночь сырая, темная и какая-то пыльная.

Там тоже было много такого.

Грязь вечерняя, хрустящая.

Цветной сахар и ванилин.

Во время прогулки по бульвару он пожаловался на равнодушие, черствость, тупость, цинизм, меркантильность и лицемерие тех, с кем приходится иметь дело, рассмеялся, сказал, что оба мы — два титана эпохи вырождения, что с нас взятки гладки, что время нас давно уже простило и ничего от нас не требует, сказал, что ему сейчас вдруг захотелось назвать меня Мартином, а себя Морисом, далее разговор зашел об официантке ресторана, где мы только что были, что она — бывшая оперная певица и даже очень неплохая, потом вернулись домой и он пожаловался на боли в пояснице, и я как мог сделал ему массаж, после чего он до рассвета рассказывал мне о своей жизни, что определяется коротко — издевательства и глумления, и я как мог стал его утешать, и он, кажется, несколько успокоился и закрыл глаза, уснул и я, проснулся — он уже весь в движении, из его зеленых глаз летят сухие искры — огонь, дым, конвульсии.

Георгий и Моника уезжают на неделю в Париж, просят меня поливать цветы и съесть и выпить все, что на кухне.

Уехали.

Не по себе ночью в огромной квартире.

Сдвиг на полтона вверх — звук пустой и холодный.

Сдвиг на полтона вниз — звук пустой и холодный.

Лучше бы меня тогда дорезали в Якутии.