Берлинская флейта [Рассказы; повести]

— Ничего, все наладится, перемелется — мука будет, — с улыбкой сказала женщина.

— Дежурные слова, а на самом деле никто никому не нужен, — усмехнулся Суровцев.

— Да и то так, — согласилась женщина, продолжая улыбаться.

— Что вы улыбаетесь? — с раздражением спросил Суровцев. — Что-то не так во мне?

— Что вы, боже упаси, я и не думала над вами улыбаться! Так просто, по привычке… солнышко, весна скоро… то смеешься, то плачешь — жизнь, а в жизни всякое бывает…

— Моя весна прошла и больше не вернется! — с надрывом сказал Суровцев.

— Ну, вам еще рано об этом говорить, вам еще жить да жить, — сказала женщина. — Жить, женщин любить, — добавила она и засмеялась.

— В таком случае давайте прогуляемся! — вдруг решительно заявил Суровцев.

— Со мной? — удивилась женщина. — Со старухой?

— Вы еще не старуха, и в данный момент это не имеет значения. Только я не люблю под руку гулять. Согласны?

— Хорошо, а куда пойдем? — спросила женщина.

— Прогуляемся по заливу, вон туда и обратно, — ответил Суровцев, указывая на пятно.

Женщина согласилась, и они пошли по льду в сторону пятна…

Войцеховский вышел, запер дверь и быстро пошел по аллее. От резкого света глаза его слезились. Он вышел к заливу, поднял воротник, прислонился к сосне.

Суровцев оглянулся, увидел Войцеховского и помахал ему рукой, но тот не ответил.

— Вон мой друг стоит, Войцеховский, — сказал Суровцев женщине. — Дальше со мной идти не нужно, а лучше идите к нему и скажите… скажите… — Лицо Суровцева обезобразилось судорогой, он резко повернулся и стал удаляться по льду…

Поздним весенним вечером Войцеховский вышел из ресторана и побрел по улице.

Час назад отзвучала премьера его сочинения «Памяти друга», прошла она с успехом, и после изнурительных организационных забот и неувязок Войцеховский забылся, расслабился, но после первой же рюмки он ощутил омерзение и к успеху премьеры, и к самому себе. Ему снова вспомнились залив, Суровцев и пятно, он налил полный фужер водки, выпил и покинул приглашенных на ужин.

В светлом пальто и нелепо длинном шарфе брел он по улице, шатался, приставал к девушкам, называл их «мадам», останавливался, бормотал, матерился, плевался, вытирал лицо шарфом и брел дальше.

Он не свернул в свою улицу, чувствуя, что вечер этот еще не исчерпан, и желая исчерпать его до конца, пусть даже самого неожиданного.

Выйдя на площадь, он увидел толпу и приблизился к ней.

Шел импровизированный митинг общества «Трезвость», ораторы, сменяя друг друга, с ожесточенным пафосом кричали в мегафон о пагубном влиянии алкоголя на народ, толпа была возбуждена, лица ближе к центру были исполнены ярости и желания немедленных действий.

Войцеховский прошелся вдоль толпы и подошел к девушке в красном пальто, стоявшей у памятника поэту и напряженно ловившей мегафонную речь.

— Мадам, — поклонившись, сказал Войцеховский, — зачем вы здесь? Зачем вы здесь и почему вы спиной к Поэту? Вам не кажется странным стоять спиной к Александру Сергеевичу и внимать жалким речам этих жалких людей? Кстати, как вас зовут? Не Марина ли?

— Марина, — ответила девушка.

— Вот видите! — Войцеховский счастливо расхохотался. — Марина, Мэри! Пью за здравие Мэри, милой Мэри моей! — Войцеховский погладил ее по лицу, забросил конец размотавшегося шарфа и вклинился в толпу.

Пробравшись к центру, он вырвал из рук оратора мегафон и крикнул:

— Пью за здравие Мэри, милой Мэри моей!

Толпа негодующе загудела.

— Вам не нравится это?! — крикнул Войцеховский, уворачиваясь от чьих-то рук, пытавшихся вырвать у него мегафон. — Пожалуйста, вот другое: мы пьем среди цветов и скал, гляжу — пустеет мой бокал!

Ладно скроенный бородач, владелец мегафона, дернул Войцеховского за шарф, и тот, уже падая, прохрипел:

— И вновь сверкнув из чаши винной…

Толпа чуть сместилась от упавшего Войцеховского, и митинг был продолжен…

Его подобрала милицейская машина…

Дежурный врач констатировал мгновенную смерть от перелома шейных позвонков…

Берлинская флейта

Стены, потолок, пол, люстра, мебель, цветы, картины, окно, дерево, чемодан, тишина.

Левый замок деформирован, в чемодане все на месте, только мед вытек из банки — слиплось все.

И уролесан вытек.

Уролесан вытек — сульфадиметоксин подмок.

Может, открыть пытались.

Может, запах меда привлек.

Художник зовет завтракать.

Завтракали на кухне, втроем.

Сыр, ветчина, масло, зелень, вино, кофе, фрукты, сладости.

Его имя — Георгий, ее — Моника.

После завтрака лег.

Потолок с лепниной, люстра на цепях, пол паркетный, окно большое, дерево за окном зеленое, стол белый, кресло черное, кровать широкая, диван обычный, большой цветок за диваном, картины в три ряда, тишина.

Дома уже прохладно, доже холодно, а здесь тепло, даже жарко.

Изучение города по карте, заблудился, устал, лег.

Стол белый, кресло черное, некоторые проблемы со стулом.

Стол, настольная лампа, пепельница — копия той, что когда-то была у тестя.

Там, тогда, далеко.

Жили там, потом уехали.

Там тоже осень сухая, теплая, временами жаркая, только зелень там раньше сгорает, обугливается в пекле металлургического лета.