Берлинская латунь

– Спит… – Безухий легко приподнял стул, подцепив его искалеченной рукой, тихо поставил перед кушеткой. Сел. – Меня зовут Вальтер Мерц.

От Вальтера пахнуло крепким табачным духом. Он наклонил бритую голову, ночник вспыхнул рыжим бликом на его крепком черепе, правая часть лица со страшным шрамом и дыркой вместо уха спряталась в черноту тени.

Еще недавно Вальтер был полицейским, майором из Крипо округа Берлин и Баден-Вюртемберг. Официально он еще не ушел в отставку, а пребывал в некоем полицейском чистилище, впрочем, сам он был уверен, что ему удастся вернуться в «Эрсте Ангрифф»[11] старшим следователем.

– Мне пятьдесят один, но до марта я оклемаюсь. – Вальтер сложил руки, прикрыв искалеченную кисть. – Двадцать шестого – медкомиссия. А я уже сейчас почти не хромаю. Десять километров каждый день.

Тогда, в июле, Вальтер ехал с дежурства. Было воскресное утро, прозрачное и кроткое, с легкой горчинкой городской гари в теплом воздухе. Оператор сообщил о стрельбе в Грюнау. Вальтер первым приехал к супермаркету.

– Коливерштрассе, там еще пустырь и автостоянка. Я подогнал машину к заднему входу, где фуры разгружают. Сирену выключил за два квартала. Грузовиков не было. Пустые ящики, хлипкие пластиковые коробки из-под пива. За такими не спрячешься. Поставил машину поперек – в случае чего думал использовать как прикрытие.

Майор потер подбородок здоровой рукой.

– В патрульной машине, сзади – «бушмастер» и пуленепробиваемый щит. Если бы я сообразил взять карабин… – Он усмехнулся. – Карабин…

Он задумался, словно что-то прикидывая.

– Два субъекта, мужчина и женщина, метров пятнадцать от угла. По тому, как они лежали, было ясно, что оба мертвы. Женщина молодая, лет тридцать, глаза открыты, она лежала на спине. Из-под затылка вытекала кровь на асфальт. Я подобрался к ней. Глаза не двигались. Боковым зрением увидел у входа в магазин мужчину. Лет двадцать пять, он подбежал к седану, открыл багажник. Я достал пистолет, крикнул: «Стой! Стреляю!»

Майор говорил спокойным, скучным голосом.

– Он был в белой рубашке, словно собирался в церковь, я увидел, как он вскинул руку. Мы, похоже, выстрелили одновременно. Расстояние было приличное, метров сорок. Я промахнулся. Он попал мне в скулу. Пуля раздробила челюсть и вырвала ухо.

Вальтер виновато пожал плечами.

– Мне удалось спрятаться за «мерсом». Он выстрелил несколько раз, все мимо. Пробил бак, я от бензиновой вони чуть не задохнулся. Мне нужно было достать карабин, но я упустил момент. Он обошел меня слева и начал стрелять.

По коридору со скрипом проехало что-то стеклянное и дребезжащее, кто-то лениво выругался, потом все стихло.

– Я смотрю на руку: на месте большого пальца торчит кость, как в куриной ноге… и кровь хлещет. Самое смешное, не поверишь, знаешь, что я подумал? Я подумал: как же я теперь без пальца буду жить? Жить!

Майор глухо засмеялся, опустил голову. С минуту разглядывал узоры фальшивого гранита.

– Он выстрелил еще. Я тогда уже упал. Упал на спину. Он обошел машину, у него был «глок», двадцать девятая модель – толковый ствол; видел, как он поменял обойму и выстрелил снова. Слава богу, я не снял жилета после дежурства. Поленился. Я перевернулся, закрыл голову. Главное – голову спрятать. К тому моменту во мне уже было с полдюжины пуль. Тут вдруг стало тихо, думаю, от потери крови. Тихо и уютно. Вроде как засыпаешь под периной.

Вальтер замолчал, словно припоминая.

– Я видел его лицо, его глаза. Совершенно пустые. Вообще ничего – ни ярости, ни злобы. Пустота. Как может человек дойти до такого? Это даже не животное, у зверя – инстинкт, зверь убивает для пропитания или защищаясь. А это… Это как… зомби. Понимаешь?

Я кивнул, мол, понимаю. Я, безусловно, лукавил: у меня не было и малейшего представления о том аде, про который так спокойно рассказывал Вальтер.

– Я услышал сирены, ребята были совсем близко. Он перестал стрелять, побежал к своей машине. Тут другая идиотская мысль пришла мне в голову: жена меня сожрет. Мы через две недели должны лететь на Тенерифе. Билеты, гостиница…

Он засмеялся, покачал головой.

– Вся история заняла три минуты. С момента, как я приехал… После, в госпитале, я получал письма, там в одной открытке было написано: «Вы настоящий герой». У меня было до черта времени, я лежал и думал. Подумал и про это. Знаешь, все это чушь. Герой… – Вальтер снова покачал головой. – Да, пока он стрелял в меня, он не стрелял в других. Но, в принципе, я полицейский, и это моя работа. А строить из себя героя лишь потому, что остался жив… и потому, что в меня нашпиговали столько металла, что, если как следует потрясти, я зазвеню, как копилка? – Он замолчал.

Потом я спросил:

– А что с этим, его взяли?

– Нет. Застрелился в машине.

10

Я вернулся в гостиницу. Вернулся один, без Марии. Немецкий доктор выложил мне несколько деревянных фраз: она спит, оставим еще на день, ничего страшного, и я покорно поплелся на стоянку такси. Нет, не сразу. Сначала доктор проводил меня к ее палате и приоткрыл дверь. Я осторожно потоптался в проходе, молча кивнул доку. А потом пошел к стоянке.