Берлинская жара

По пятницам Дори обязана была являться к Ослину для еженедельного отчета, даже если новой информации не было никакой. Сегодня была пятница, и, сидя против Гильотины, Дори, как обычно в его присутствии, сбивчиво и путано старалась выдавить из себя хоть что-то, что могло придать ей значимости в глазах гестапо. Ослин слушал, всецело недвижим, уставив на нее снулый глаз, и трудно было сказать, как он оценивает то, что она говорит, однако вряд ли он был ею доволен.

— На этой неделе мы встречались с ним один только раз, — докладывала Дори. — В среду. У него дома. К Франсу… то есть к Хартману никто не приходил. Да… ему звонили. Он говорил с кем-то по телефону о каких-то поставках печенья, что ли, консервов…

— Что еще? — перебил Ослин: содержание телефонных разговоров Хартмана было ему известно.

— Еще? Еще… я увидела у него на столе письмо. Да, из Испании. Пока он был в саду, я прочитала… Я не очень поняла, кто пишет — то ли знакомый, то ли родственник. Там не было ничего особенного.

— Подробнее.

— Подробнее? Какая-то смесь немецких и испанских фраз… о том, что сбор оливок из-за жары начнется раньше срока. Еще что-то о дальних родственниках. Кто-то умер… А, еще там просят помочь какому-то Хаунито, который сейчас здесь, в Гамбурге… Он потерял работу, вывез семью из-за бомбежки… Хартмана просят помочь.

В эту минуту в кабинет без стука, и даже не сняв фуражку, влетел Венцель. Мельком кивнув в сторону Дори — «Фройлян», он подскочил к Ослину и положил перед ним документ, подготовленный Зоммером. Лицо Ослина слегка вытянулось.

— Оно было передано дважды с разрывом в полсуток, — возбужденно пояснил Венцель. — Один раз — по инициативе и под контролем СД. Второй — в Нойкельне.

Секунду помешкав, Ослин набрал номер приемной Шольца. Но того не оказалось на месте: он был с Мюллером на совещании у Кальтенбруннера. Без резолюции Шольца, а еще лучше самого Мюллера Ослин не мог решиться произвести арест агента Шелленберга. Немецкий регламент с жестким регулированием мельчайших аспектов управления не оставил в стороне и гестапо. Он положил трубку на рычаг телефона.

— Иногда я затрудняюсь ответить — кто сильнее: РСХА или бюрократия? — мрачно съязвил он. — Придется подождать, когда кончится совещание. Думаю, в ближайшие час-два все решится. — Ослин задержал свой взгляд на Дори. — Немедленно поезжайте в «Адлерхоф». Хартман сейчас там. Как хотите, но задержите его. Вы симпатичная женщина, у вас получится. Я вызову вам машину.

Гесслиц не мог избавиться от тревожного мандража в преддверии ухода Хартмана. С момента гибели Оле и Ханнелоре его не покидали дурные предчувствия. Когда утром, провожая его на работу, Нора соорудила ему бутерброды с сыром, он взял их, да и забыл в прихожей. Она догнала его уже на улице, как была, в шлепанцах и домашнем халате.

— Да что с тобой такое сегодня?

Он повернулся, взял сверток. Нора вдруг погладила его по щеке:

— Что с тобой, Вилли?

— Ничего, старушка, — улыбнулся Гесслиц и положил свою широкую ладонь на ее маленькую руку. — Ничего. Все хорошо.

«БМВ» Андреаса выехал из гаража крипо ровно в половине двенадцатого. Отринув осторожность и здравый смысл, Гесслиц на своем «Опеле» пристроился ему в хвост, дабы самолично убедиться, что Хартман благополучно покинул «Адлерхоф». Андреас заметил едущего позади Гесслица и осуждающе покачал головой. Но по-другому быть не могло — сердце Гесслица терзалось скорбью.

Подъехав к отелю, Андреас поставил машину в переулке, чуть левее от центрального входа — так, чтобы не светиться, но чтобы Хартман, выглянув в окно, мог его увидеть. Гесслиц припарковал свой «Опель» на противоположной от «Адлерхофа» стороне улицы: с этой точки в зеркале заднего вида он мог наблюдать и за входом в отель, и за переулком, где стоял Андреас.

Хартман видел, как к отелю подъехал «БМВ» Андреаса. Он прошел в комнату отдыха, быстро переоделся в форму оберштурмбаннфюрера. Щеткой смахнул с плеч незримую пыль. Посмотрел в зеркало, поправил прическу. Затем запер окно и полуприкрыл его шторой. Это был знак связному из «Интеллиджент сервис», чтобы члены ячейки до особых распоряжений «залегли на дно». Рацию следовало перенести в другое место, отношения друг с другом прервать. На столе аккуратной стопкой были сложены подписанные им документы, а также письмо, в котором он извещал, что вынужден на неопределенное время оставить работу в «Адлерхофе».

Он застегнул ремень, перекинул портупею под погон через правое плечо. Проверив обойму, вложил в кобуру штатный «Вальтер П38», из которого не было сделано ни единого выстрела, расправил и одернул сзади мундир. Он еще раз оглядел себя в зеркале. Затем надел фуражку. «Всё, — подумал Хартман, — теперь всё». И в эту минуту в дверях кабинета возникла Дори. Это было столь неожиданно, что он отступил назад.

— Что ты тут делаешь?

Глаза Дори удивленно расширились: она никогда не видела его в эсэсовской форме. В следующее мгновение она кинулась к нему.

— О, Господи, Франс! Франс! Надо бежать. Не спрашивай. Уходи. Уходи срочно! — запричитала она, хватая его за руки.