Берлинский дневник (1940-1945)

Фельдмаршал Роммель, долгое время один из любимых генералов Гитлера, неоднократно подвергался зондажу со стороны заговорщиков и несомненно сочувствовал их целям, но так и не дал согласие участвовать. Однако после высадки союзников в Нормандии он отправил Гитлеру ультиматум с требованием немедленно прекратить войну на Западе с тем, чтобы все силы сосредоточить на защите от наступающей Красной Армии. Через два дня, когда он возвращался с нормандского фронта, его автомобиль обстреляли самолеты союзников и он получил тяжелое ранение. Пока он выздоравливал, выявились его контакты с заговорщиками. 14 октября он, в свою очередь, получил ультиматум: покончить с собой или ожидать ареста и суда вместе с семьей. Роммель принял яд. Ради соблюдения приличий Гитлер устроил ему торжественные похороны.

В Вене тоже все прошло гладко, но заговорщики продержались только двое суток. За это время все участники так раскрылись, что практически никто не избежал ареста.

В Вене, как и в Париже, захват всех учреждении военными прошел успешно. Но когда через несколько часов местное командование осознало, что план «Валькирия» — это прикрытие для свержения нацистского режима, они струсили и сдались эсэсовцам и Гестапо. В действительности, в противоположность тому, что думала Мисси, призывы заговорщиков к свержению режима не встретили положительного отклика нигде больше на территории Германии или в оккупированных немцами странах даже в рядах вооруженных сил.

Сегодня вечером Лоремари, Джорджи Паппенхайм, Тони Заурма и я собрались на ужин у Аги Фюрстенберг. Говяжья тушенка, даже виски — последние запасы Джорджи из Испании. Потом Тони отвез нас с Лоремари обратно в «Адлон». Благодаря своему ранению он все еще имеет право ездить на машине. Теперь без него никак не обойтись. Он всегда шутит, подбадривает, он такой надежный и мужественный. Как мало осталось таких, как он…

С самого момента ареста Адама я пыталась связаться с Хассо фон Эцдорфом, который, как я теперь узнала, рано примкнул к Сопротивлению. Вот почему он держался так осторожно, даже со мной. Я слышала, что он в городе, и надеялась, что он что-нибудь придумает. Несколько дней назад он проезжал мимо меня на машине по Курфюрстендам, остановился и вышел поздороваться со мной. Потом, взяв меня под руку, он провел меня через развалины на заднюю лестницу разбомбленного дома известного фотографа Вога. Только там мы заговорили. Он подтвердил слух, что у Фрици Шуленбурга были списки участников и их будущих ролей. Безумие! Я сказала, как отчаянно я старалась с ним связаться и как я на него рассчитываю. Хуже всего то, ответил он, что не осталось никого на сколько-нибудь влиятельном посту, к кому можно было бы обратиться. Он все время осматривался и прекращал разговор при любом постороннем звуке. Он обещал навестить меня в ближайшие дни, но с тех пор от него ни звука.

Кенигсварт. Суббота, 5 августа.

Сегодня утром я села на ранний поезд в Кенигсварт, где предполагаю пробыть столько, сколько позволит мой отпуск по болезни.

Воскресенье, 6 августа.

Приехал Ханзи Вельчек, проходящий военную подготовку неподалеку от Дрездена, он проведет с нами уикэнд. Его жена Зиги здесь все лето, она лечится вместе с Татьяной. Большую часть времени мы лежим на солнышке на острове и говорим о 20-м июля. Паул Меттерних угощает нас своими лучшими винами, и Ханзи толстеет на глазах. К чаю во двор въехал огромный лимузин. Танхофер, верный мажордом и секретарь Паула, забаррикадировал все двери. Мы были уверены, что это полиция. Татьяна пошла вниз их встретить, стараясь выглядеть беззаботно. Распахнулась дверь, и появилась Рени Стиннес, сестра Зиги. Она приехала на машине своего дружка. Он довольно симпатичный левантинец, торгует на черном рынке или что-то в этом роде. Рени выпила с нами чаю и рассказывала о Будапеште, куда она только что ездила обновить свой гардероб. По ее рассказам, это просто оазис.

Вторник, 8 августа.

Во всех сегодняшних газетах извещение на первую полосу: фельдмаршал фон Вицлебен, генерал-лейтенант фон Хазе, генерал-полковник Хепнер, генерал-майор Штиф, граф Петер Йорк фон Вартенберг и другие — всего восемь человек — вышвырнуты из армии и предстанут перед этим жутким Volksgericht.[199] Это явно означает, что их приговорят к смерти — или расстрелу, или повешению. Обвиняются они в измене родине. Никто другой из знакомых нам арестованных не упоминается. Это дает нам крохотную надежду на то, что власти стараются не делать слишком большого скандала.[200]

Радио союзников делает невесть что: они называют имена людей, которые, как они утверждают, участвовали в заговоре. А между тем многие из них пока официально к заговорщикам не причислены.

Я помню, как я предупреждала Адама Тротта, что это произойдет. Он все надеялся, что союзники поддержат «порядочную» Германию, а я говорила, что они поставили себе цель уничтожить любую Германию, не задумываясь истребить «хороших» немцев вместе с «плохими».

***