Берлинский дневник (1940-1945)

Так, когда идет речь о страданиях русского народа или о его героизме, она инстинктивно пишет именно "русский". Как она так же инстинктивно пишет "советский", когда идет речь о постыдных действиях СССР! Причем ее неприятие обеих систем было гораздо глубже, чем чисто политическим. Оно носило нравственно-этический характер. Потому то, что творили нацисты в России, вызывало ее возмущение как у русской патриотки, но не в большей мере, чем преследования евреев теми же нацистами в самой Германии или их местными приспешниками в оккупированных странах, или, под конец войны, зверства и насилия, учиненные Красной Армией и НКВД в Восточной Европе и занятой ими части Германии. Повешенный нацистами, ее шеф в Министерстве иностранных дел, Адам фон Тротт, в письме жене как-то писал о Мисси: "В ней есть что-то... позволяющее ей парить высоко-высоко над всем и вся. Конечно, это отдает трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным... " Тротт верно уловил дилемму Мисси в последнюю войну: несмотря на ее привязанность ко всему русскому, для нее, пожившей уже во многих странах, дружившей с людьми самых различных национальностей, не существовало генетического понятия "немцы", "русские", "союзники". Для нее существовали только "люди", отдельные личности. И их она делила на "порядочных" и "достойных уважения" и "непорядочных" и "не достойных уважения". Доверяла, дружила она исключительно с первыми. И они же искали ее дружбы и ей доверяли. Чем, конечно, объясняется тот факт, что, не будучи немкой, она оказалась в курсе такого сверхсекретного предприятия, как подготовка покушения на жизнь Гитлера в июле 1944 года. По-видимому, именно это и объясняет сегодня успех ее книги во всех странах, где она издавалась, и у всех ее читателей, как и продолжающееся обаяние ее личности еще теперь, полвека спустя после описываемых ею событий.

Когда я готовил дневник сестры для печати, я был особенно тронут тем, как немедленно и горячо отозвались все, к кому я обратился за дополнительной информацией, разъяснениями, фотографиями и т. п. - независимо от того, хорошо ли они лично знали Мисси или нет. В некоторых случаях просьбы о помощи разжигали горестные воспоминания, о которых со времени войны старались всячески позабыть. И даже несмотря на то, что их собственное поведение, по словам той же Мисси, было во многих случаях безупречным, а иногда даже героическим. Я им тем более благодарен.

Я выражаю также глубокую благодарность всем, кто помог выходу "Берлинского дневника" в России: Е. В. Маевскому, талантливому переводчику на русский язык английского оригинала, с которым посчастливилось сотрудничать; В. П. Енишерлову, по достоинству оценившему "Берлинский дневник" и напечатавшему на страницах редактируемого им журнала "Наше наследие" первые русскоязычные выдержки записей сестры; его блестящему помощнику Д. К. Иванову, с которым я работал долгие месяцы в тесном контакте при подготовке рукописи книги; А. А. Рюмину, главному художнику "Нашего наследия" и автору художественного оформления русского издания; Б. В. Егорову, заместителю главного редактора журнала, неутомимому и умелому организатору, всем их сотрудникам; С. Н. Байгарову, поместившему в газете "Россия" существенные выдержки из книги; П. М. Крючкову, написавшему в "Независимой газете", по случаю взятого у меня интервью, умную характеристику Мисси и ее дневника; А. Е. Басманову и Е. Е. Потиевскому, создавшим на Российском телевидении проницательную передачу о Мисси, предшествовавшую русскому изданию "Берлинского дневника"; П. А. Короткову, президенту, А. В. Киселеву и С. М. Мигуле, вице-президентам Российского Национального Коммерческого банка, без щедрой меценатской помощи которого русский читатель еще долгие годы, вероятно, не смог бы познакомиться с Мисси Васильчиковой и ее удивительной судьбой.

Георгий Васильчиков

1940

Замок Фридланд. Понедельник, 1 января

Ольга Пюклер, Татьяна и я тихо встретили Новый год в их замке Фридланд. Мы зажгли елку и гадали, выливая расплавленный воск и свинец в чашу с водой. Вот-вот ожидаем Мама и Джорджи из Литвы. Они повторно сообщали, что приезжают. В полночь зазвенели все колокола деревни. Мы высунулись из окон и слушали: первый Новый год этой новой мировой войны.

Когда 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, Литва (где жили родители Мисси и ее брат Георгий) еще была независимой республикой. Однако по секретному протоколу к советско-германскому договору о границах и дружбе от 28 сентября (дополнившему пакт Молотова - Риббентропа о ненападении от 23 августа) она включалась в зону влияния СССР, и после 10 октября ряд стратегически важных городов и аэродромов заняли гарнизоны Красной Армии. С этого момента семья Мисси готовилась бежать на Запад. Существование этого тайного протокола, о котором на Западе знали с конца войны, долго отрицалось советской стороной. Только с приходом гласности и под давлением общественного мнения в Прибалтике, дымовая завеса очередного обмана распалась и летом 1989 года его существование было наконец официально признано Москвой.